Многие христиане на родине молитвенно поддерживали миссионерскую работу на Новых Гебридах. Копеланд и Патон посылали им сообщения, рассказывающие о многочисленных опасностях, которым каждое мгновение подвергались миссионеры на Танне. В этих сообщениях многое повторяется, и они слишком подробны, но дают полную картину всех переживаний и нужд работников.
“Мы нашли на острове Танна голых, разрисованных диких людей, исполненных суеверия и зла. Они чрезвычайно невежественны, развращены; слепо следуя своим обычаям, не имеют никакого расположения к своей семье. Жители порта Резолюция не стали лучше от общения с белыми людьми, наоборот – стали еще хуже, быстро переняв их скверные привычки и пороки. Мне очень стыдно за тех людей, которые приехали на эти дальние острова для торговли сандаловым деревом. Они притесняют местных жителей, обманывают, грабят, а если те оказывают малейшее сопротивление, тут же убивают их. Редко проходит пара месяцев без таких происшествий, и потому естественно, что туземцы враждебны ко всем белым, мстят им и хотят, чтобы вообще никто из них не приезжал на их остров. Надеюсь, наше влияние будет благотворным в этом направлении.
Здесь я хочу упомянуть об одном растении, которое приносит людям большое благословение. Я тоже посадил его, хотя у меня его украли, прежде чем я успел снять урожай. Это диоскорея, которая очень похожа на наш картофель. Она достигает больших размеров. Когда я позднее сажал ее на острове Анива и снял урожай, то повез два клубня в Мельбурн. Один весил 72 фунта (1 фунт – 500г), а другой – 42 фунта, и они не были самыми большими.
Мы скоро перестали вызывать любопытство туземцев, как это было вначале. Вместо этого они начали показывать свое лукавство и жадность. Вожди, которые вначале охотно продали нам землю, сговорились и за договорную плату предоставили нам только половину участка. Когда мы начали строить забор, то они стали запрещать нам, пригрозив нашим помощникам из Анетиума и нам смертью, если мы продолжим эту работу. Мы оставили ее, чтобы исключить всякую причину для ссоры.
Затем они разделили между собой хлебные деревья и потребовали, чтобы мы отвечали за них своей жизнью, так как они затребовали неимоверную цену, которую мы не в силах были заплатить. За каждое повреждение нам грозило наказание.
Люди с каждым днем наглели все больше, так что уже в то время мы могли каждое мгновение лишиться жизни. В это время в порт прибыл пароход. Я купил у капитана те вещи, которые они потребовали в уплату за эти деревья. После этого какое-то время казалось, что они теперь довольны. Это была, собственно, третья плата за купленную землю. Мы понимали, что эти уступки с нашей стороны опасны и делают их еще более алчными. Но предоставленные сами себе, мы должны были терпеть и мириться с этим, чтобы сохранить свою жизнь, насколько это было возможно согласовать с честью христианина.
Вскоре наступила сильная засуха, которая причинила большой ущерб диоскорее и бананам. Естественно, мы были виноваты в этом несчастье! Со всех концов островитяне собрались на совет и решили, что если в ближайшее время не пойдет дождь, они убьют нас. Это решение принес нам на следующее утро Ноука в сопровождении военного вождя Миаки. Островитяне добавили, что и Ноука должен умереть, так как он защищает нас. "Просите вашего Бога о дожде и не выходите из дома. Если начнется война, вам грозит большая опасность, а с вами – и нам". С этими словами они оставили нас.
Но вся любезность и готовность защищать нас были лишь маской! Эти двое вождей были в глазах всего народа, а может, и в их собственных, "властителями солнца и дождя", и такие события были им как раз на руку, чтобы снять с себя гнев народа и направить его на нас. И как всегда, своими разговорами с нами они все больше и больше раздражали своих подданных.
Вечно Милосердный послал нам помощь. Когда мы собрались в воскресенье на богослужение, начался дождь, да такой сильный, что исполнились все наши желания. Островитяне снова собрались и решили оставить нас в живых, так как наши молитвы к нашему Богу принесли им спасение.
Но вследствие сильных дождей среди жителей вспыхнула эпидемия лихорадки, начались и другие болезни, и опять их причиной были мы. Дожди сопровождались ураганными ветрами, которые и раньше очень часто обрушивались на острова. Это еще больше усиливало их гнев на миссионеров, и опасность снова увеличилась. Жизнь среди суеверного и невежественного народа, который о каждом событии судит, руководствуясь своими предрассудками и страстями, полна печальных переживаний.
6 января 1860 года из-за сильного шторма в порту потерпел аварию большой пароход – его швырнуло на скалы. Капитан корабля, его жена и все матросы очень скверно и бессовестно вели себя на острове, а вся вина снова пала на нас, так как мы тоже были белые. Местные жители не могли противостать хорошо вооруженным людям. Везде и всюду они громко говорили, что отомстят за их бесчинства миссионерам.
Многие племена почти постоянно были между собой в длительной вражде. Так как каждый вождь делал то, что нравилось ему, а не соседу, то все вопросы снова и снова приходилось решать с помощью оружия. Война внутри острова переходила то в порт, то совсем близко к нам. Несмотря на то, что они воевали с дикой яростью, было не так уж много убитых, но зато много раненых.
На своих ужасных победных пиршествах они съедали себе подобных и сопровождали это идольскими обрядами. Мне уже не раз говорили, что после такой ужасной трапезы жадность каннибалов достигает огромных размеров, и что если в данный момент нет побежденных врагов или жертвы для их божества, то, чтобы насытиться, они раскрывают гробы недавно умерших. Два таких случая произошли почти сразу после нашего прибытия на остров.
Однажды Ноука серьезно заболел. Чтобы спасти его, согласно их ужасному обычаю, пожертвовали трех женщин. Хотя таннезийцы и пытались скрыть это от нас, потому что мы строго запретили им это делать, мы узнали об этом и о многих подобных случаях, хотя, конечно, большинство из них остались скрытыми от нас.
Участь женщин, стариков и детей
“На всех островах Новых Гебридов, особенно на Танне, жены являются рабынями мужчин, которые топчут их ногами. Жена должна делать всю работу, она должна носить самые большие тяжести, в то время как муж с винтовкой или с дубиной и копьем идет за ней. Если она чем-то разгневает мужа, то он ужасно избивает ее. Если она умирает под его кулаками или вскоре после избиения, никто не обращает на это внимания и никому не придет в голову заступиться за нее или помочь ей.
О детях так мало заботятся, что мне кажется чудом, что они не все умирают. Ребенок, научившийся ходить, предоставляется сам себе. В результате у детей нет любви к родителям, они жестоки к старикам, которые не могут больше работать. Старые люди терпят голод и нужду, если от них не избавляются еще более конкретным образом.
Воспитание мальчика состоит в том, чтобы его стрела и копье всегда попадали в цель, чтобы дубина и томагавк в его руках были грозным оружием. Если он имеет ружье и револьвер, то его учат пользоваться ими. Он сопровождает отца и брата во всех войнах и учится всем жестокостям и порокам, чтобы стать полноправным членом племени.
Девочки должны вместе с матерями работать на полях, заготавливать материал для ограждения полей. Кроме того, они были предметом издевательства со стороны мужчин и мальчиков, которые били их и всячески измывались над ними.
Печально, низко и бесславно положение женщины там, где не проповедуют Христа или где безразлично относятся к Нему. Только Христос, как Его открывает нам Библия, меняет к лучшему образ мыслей народа, только во Христе женщина из рабыни становится подругой и помощницей мужу”.
У таннезийцев свой тип деления недели, но воскресенья у них, конечно, нет. После того как мы год провели на острове, около десяти вождей посещали утренние богослужения и приводили с собой столько же людей. По окончании служения они проводили день так же, как и любой другой. Но на некоторых северных островах язычники имеют один особенный день, и я сам убедился в этом. Два раза мы бросали там якорь, но никто не показался, так как у них было свое "воскресенье". Только на следующее утро они пришли к нам.
Некоторые таннезийцы немного говорили по-английски. Это были самые негодные люди, которые даже в словах переняли нечестивый образ мыслей торговцев сандаловым деревом. А торговцы были кровно заинтересованы в том, чтобы местные жители как можно дольше оставались невежественными: так им было легче грабить их. И поэтому они также были настроены против нас и для них не составляло труда вызвать вражду против нас в недоверчивых людях.
После богослужения мы посещали соседние деревни, чтобы познакомиться с жителями и помочь им в их нужде. Сблизиться с ними можно было, только изучив их язык. Вскоре мы стали различать, что здесь разговаривают на двух, очень непохожих между собой диалектах. Для изучения мы выбрали тот, на котором разговаривали вокруг нас и который понимали на всем острове. Усердно изучая язык, с Божьей помощью мы вскоре уже могли говорить с людьми о грехе и спасении через Иисуса Христа.
Со временем обе станции получили в помощь двенадцать учителей из Анетиума. Естественно, у них не было ни образования, ни книг, потому что этот язык не имел еще ни одной буквы. Учителя были коренными жителями соседнего острова и быстрее знакомились с людьми. Их задача заключалась в том, чтобы показать пример другой жизни. Обычно такие учителя служат новоприбывшим миссионерам в качестве переводчиков.
Но на Танне и им пришлось учить язык. Здесь не только на каждом острове свое наречие, но, как например на Танне, жители севера не понимают жителей юга, что сильно затрудняло нашу работу.
Как-то пришло сообщение, что на острове Эрроманго убили троих белых – торговцев сандаловым деревом и многих местных жителей, которые работали на них. Все вокруг говорили об этом, и вожди собрались, чтобы посоветоваться. На таких встречах они пили каву, которая вначале действует на человека, как водка, а затем – как опиум. Волнуясь от полученного сообщения, они пили больше, чем обычно, и к вечеру все лежали одурманенные на земле. Когда стемнело, пришли враги и убили одного беспомощно лежащего. Тут же началась война между племенами.
На следующее утро военный вождь Миаки приказал бить тревогу на одной из больших морских раковин – знак того, чтобы все подчиненные тут же собрались. Собравшись, они бросились на врагов, их отбросили назад в село, затем они снова пошли вперед и в конце выразили свою ярость в громких переговорах, которые были слышны у нас. После этого наступила тишина. Вражеские вожди пришли ко мне с просьбой перевязать раненых. Сделав это, я очень просил их примириться между собой, и казалось, они охотно послушались. Когда же через некоторое время я на две недели уехал в Анетиум, опять началась война, в которой многие были убиты.
Примерно в то время, когда я потерял свою жену, заболел мой сотрудник мистер Матисон. Он был в очень плохом состоянии, и его нужно было переправить в Анетиум. Это происшествие опять возбудило в туземцах враждебное отношение к нам из-за их суеверных понятий о болезни и смерти. Из-за их возбуждения мы имели все основания бояться за наши могилы, которые должны были охранять. К несчастью, в это время заболел и умер один из учителей, ухаживавший за больным миссионером. Незадолго перед этим он был у меня и, когда умирал, просил передать мне: "Я больше не увижу своего любимого мисси! Скажите ему, что я умираю счастливый, так как я очень люблю Иисуса и иду к Нему".
Островитяне приходили ко мне и возбужденно спрашивали о причине несчастья. Простые объяснения не помогали, тогда я перевернул копье и спросил: может, вы сами во всем виновны? И удивительно, этот вопрос озадачил их, и они ушли. На своих сборищах они обсуждали это дело, затем пришли ко мне и сказали: "Мы не обвиняем вас, но вы и нас не должны обвинять. Мы думаем, что кто-то из племени, живущего в лесу, нашел кусок пищи, которую мы ели. Он дал его злому духу в вулкане, и тот производит все несчастья".
Другой вождь так оправдывал себя: "Карапанамун, или Анруман, злой дух Танны, которого мы все боимся и которому поклоняемся, причиняет это зло. Он знает, что если мы последуем вашему Богу и будем поклоняться Ему, мы не будем больше бояться его и не будем приносить ему лучшее из всего, как это делали раньше мы и наши отцы. Он сердит на вас и на нас".
Последовало короткое время покоя, после чего нас посетил Новат, вождь высшего ранга из Анетиума, которого жители Танны очень почитали. Когда после возвращения домой он вскоре умер, таннезийцы снова разгневались на нас и везде объявляли, что, если мы не оставим остров, они убьют нас. Эта весть достигла Анетиума, и оттуда приехал брат Новата, чтобы успокоить людей. Через два дня он тоже заболел, не успев ничего выяснить! Теперь налицо были доказательства, что виновники несчастья – мы! На другой стороне острова все здоровы, и только там, где живем мы, люди умирают.
Собрание следовало за собранием, был даже заключен союз с враждебными племенами, который нужно было отметить праздником, требующим человеческих жертв. Ища защиты, в миссионерский дом снова пришли женщины. Но дать им защиту было вне нашей власти. Мы только могли умолять мужчин-преследователей о милости для испуганных несчастных женщин.
Наш конец был предрешен на многих собраниях. Задумано было также убить европейца, который недавно поселился на Танне и торговал, но чтобы никто не остался в живых и не открыл это дело. Но Бог Сам вложил милосердие в сердца язычников – старый вождь Новар, на земле которого мы жили, и Аркурат, его первый помощник, предупредили нас и не только расстроили все планы, но открыто противостали решению других, хотя из-за этого Новар со своим помощником должны были разделить нашу участь.
И снова они собирались, говорили гневные речи, как вдруг один военный вождь, который до сих пор молчал, встал и, размахнувшись своей дубиной, бросил ее на землю и воскликнул: "Кто хочет убить мисси, тот должен вначале убить меня! Кто убьет учителей, тот должен сначала убить меня и моих людей, потому что мы защитим их собой!" Когда еще один видный вождь присоединился к нему, на собрание напал страх, и оно закончилось.
Это заявление было для нас очень неожиданным, так как оба вождя жили далеко от нас, внутри острова, были высоко чтимыми волшебниками и видели в нас злейших врагов. Правда, я перевязывал раны брату первого вождя, и он выздоровел. Но я не придаю этому слишком большого значения. Это был Господь, Который вступился за нас, Которого мы просили в сердечных молитвах, стоя на коленях, когда решалась наша судьба.
Постепенно все успокоилось, только бедные женщины сильно страдали от всего этого. В гневе мужчины страшно избивали их за всякую мелочь. Я при каждой возможности говорил об этом и сильно осуждал, но, как в насмешку, сразу после этого один мужчина избил свою жену прямо перед моим домом. За мое вмешательство я был наказал тем, что на следующий день он пришел с вооруженной бандой убить меня. Я вышел навстречу и снова сказал ему о том, как он несправедлив, и очень обрадовался, когда он успокоился. Он ушел, пообещав, что будет обращаться с женой по-человечески.
Надеясь на Господа, я приложил все старания, чтобы прекратить избиение женщин и умерщвление вдов. Постепенно я убедил десять вождей, которые запретили делать это в своих племенах, а также дали женщинам отдых в воскресенье. К сожалению, авторитет вождей был непререкаемым, только если это касалось войны, а во всех остальных вопросах мне нельзя было ожидать от них слишком многого. Один из вождей откровенно сказал мне; "Если мы не будем бить женщин, они не будут работать! Они слушаются только тогда, когда чувствуют нашу силу. Если ничего не помогает, мы режем двух или трех, и тогда другие успокаиваются!"
Все доказательства, что это жестоко и что бедные женщины не в силах работать весь день, не помогали. На все мои просьбы, хотя бы попробовать обращаться с ними по-хорошему, был один и тот же ответ: "Таннезийские женщины не понимают добра!" Чтобы показать им пример, я пошел с учителями и их женами в лес за дровами. Мы сами несли самые тяжелые вязанки дров, а женщинам оставили только то, что им было нетрудно нести. Встречающимся я объяснял, что христиане так обращаются со своими женами и сестрами, и за это они любят их и охотно выполняют ту работу, для которой предназначены. Это помогло больше, чем все слова. Хотелось, чтобы они увидели, что наше учение о Господе делает людей добрыми и счастливыми.
Когда снова вспыхнула война, мне удалось убедить двадцать вождей заключить союз между собой и пообещать, что никто из них не будет начинать войны и что они будут воевать только для защиты. В это время мужчины каждый вечер регулярно приходили ко мне, чтобы учиться. Днем они стыдились и боялись переступать порог миссионерского дома. Но когда дверь и окна были накрепко закрыты, они часами сидели, задавая вопросы о нашей религии. Один пожилой мужчина сказал мне: "Я бы охотно стал авсуаки, то есть христианином, если бы все не смеялись надо мной! Этого я не могу перенести!"
"Совсем немного недостает..." Но прежде чем осудить, подумаем, сколько тех, которые живут и умирают в христианских странах, но не продвинулись дальше, чем он!
Когда умерла жена одного вождя, он решил устроить ей христианские похороны. Купив белый материал, в который нужно было завернуть тело, он пришел ко мне, чтобы попросить ленту, которой не было у торговца. Я предложил ему помолиться при погребении, но он отклонил это и сказал, что тогда никто не придет. Он хочет, чтобы все таннезийцы присутствовали на этих первых похоронах. Но старому Новару, который уже давно был близок ко мне, он разрешил помолиться у гроба. Удивительное чувство наполнило меня при этом: язычник, вера которого еще совсем слаба, представления которого еще так часто омрачались суевериями, призвал у гроба язычницы живого истинного Бога!
Больше всего притягивало таннезийцев учение Библии о воскресении. В этом не было сомнения, так как они задавали много изумленных вопросов об этом. То уныние, то надежда наполняли наши сердца. Где только могли, мы рассказывали людям о Божьей любви и о Господе, Который милостив ко всем и дарит спасение тем, кто любит Иисуса и верит в Него.
Но это было тяжелой работой из-за притворства, обмана, воровства – пороков, которые были почти у всех. Падал ли на землю нож, ножницы или что-то подобное, таннезиец, твердо глядя мне в глаза, ставил на него ногу, пальцы которой имеют такую же подвижность, что и пальцы на руке. Как большим пальцем на руке, такие люди держат предмет большим пальцем на ноге. С невинным лицом они уходили домой с этой вещью. Другие прятали ворованные вещи в бесчисленных косичках густых волос. А некоторые открыто уносили то, что им понравилось в моем доме. У большинства из них воровство не считалось преступлением, осуждалось лишь неумелое действие, ведущее к его открытию.
Однажды после обильного дождя все в доме стало влажным, мы вывесили на улицу постель для просушки и охраняли ее. Вдруг появился запыхавшийся от быстрого бега Миаки и воскликнул: "Мисси, пойдем быстрей, мне нужен совет!" Он забежал в дом, я последовал за ним, но не успел он и слова сказать, как женщины позвали меня. Когда я вышел, то увидел, как люди Миаки скрылись в лесу. Мои одеяла и постель исчезли! Все это длилось одну-две минуты. Людей было так много, что охраняющие ничего не могли сделать. Миаки на одно мгновение стыдливо опустил глаза, затем с яростью бросил дубину и воскликнул: "Я сейчас накажу их! Они должны все принести назад!"
Видимо, он ждал, что я запрещу ему это, так как я всегда старался привести воюющих к покою. Я сказал, что если он хочет, чтобы я ему поверил, то его люди должны вернуть так необходимые нам вещи. Он оставил меня, естественно, только затем, чтобы получить часть награбленного. Так как он долгое время не показывался, я надеялся увидеть в нем хотя бы искорку совести. Когда позже я спросил его, Миаки утверждал, что не нашел ничего. Конечно, это была ложь, которая в глазах этих несчастных людей считается доброй чертой характера.
Однажды очень темной ночью я услышал, как одна банда воровала моих кур и коз, молоком которых я главным образом питался. Я купил их у островитян за ножи, топоры и коленкор. Не думаю, что им так уж важна была эта добыча. Скорее всего, они надеялись, что в этой кромешной тьме я выйду на улицу, и тогда можно будет безнаказанно убить меня.
В доме не было камина, хотя в период дождей было бы неплохо иметь огонь в доме. Недалеко стоял другой домик, в котором на печке готовили пищу и была вся посуда. Из этого домика однажды все унесли. Не помогли никакие уговоры вождя вернуть все назад! Чтобы не умереть с голоду, мне нужен был хотя бы чайник, и я предложил за него одеяло. Никто другой, как Миаки принес его, и все же не хватало крышки! Миаки сказал, что она находится на другой стороне острова и ее невозможно взять, так как то племя не подчиняется ему. Я был рад и открытому чайнику, а для себя отметил, как наша жизнь зависит от таких мелочей.
Мы не могли защитить себя, поэтому молчали и охотно сносили все ради Господа. Мы не теряли надежды, что эти несчастные увидят в нас друзей и помощников, как только нам удастся научить их познать и полюбить Иисуса. Несмотря на нашу жертвенность, было много тяжелых испытаний”.
Военный корабль
“Как-то утром прибежали люди и сказали: "Мисси, мисси, горящий корабль! Может, Бог пришел к нам через море? Пламени не видно, а дым как из вулкана! Что это? Злой дух или горящий корабль?" Все были в большом страхе. Я ответил: "Я не могу сразу пойти, так как должен одеть свою лучшую одежду. Это, наверно, один из больших кораблей моей королевы Виктории. Я должен с большим почетом встретить капитана. Он будет спрашивать, как вы обращаетесь со мной, обворовываете ли вы меня, а может, хотите убить, или мы друзья".
Мои слова вызвали оживленный разговор и много вопросов, а вожди убедительно просили ничего не рассказывать. "Если капитан спросит меня, я должен сказать правду". – "Он будет спрашивать?" – "Я думаю, да!" – "Мисси, ничего не говори ему! Вы должны все получить назад, и никто не будет у вас что-то брать".
И все убежали, чтобы через короткое время возвратиться с множеством вещей. Они обеспокоенно спрашивали, все ли пропавшие вещи возвращены, чего я, естественно, не мог знать. Но я радовался волшебной силе, которую производил военный корабль на вождей, которые раньше не могли найти ни одного вора. Я повелел все принесенное занести в дом. "Я не вижу крышку от чайника",– сказал я, бросив взгляд на кучу. "Мисси, завтра вы будете иметь ее, она на другой стороне острова! Но не говорите это чужому человеку!" – "Я рад, что вы столько принесли, – сказал я. – Если вы, трое вождей – Ноука, Миаки и Новар – не убежите от него, то он не накажет вас. А если вы и ваши люди спрячетесь, то он спросит, почему вы боитесь, и я должен буду ему сказать. Итак, останьтесь со мной и в будущем ни у кого не воруйте!"
"Мы в большом страхе, но останемся, мисси". Еще сегодня я чувствую радость, когда в то прекрасное утро корабль "Корделия" зашел в наш порт. Капитан Верной в сопровождении своих офицеров приехал с двумя лодками, полными матросов. Он был полон участия, так как уже в Австралии слышал о плохом обращении с нами таннезийцев.
Как только лодки приблизились к берегу настолько, чтобы можно было различить униформу, Миаки убежал и через некоторое время появился в старом красном английском пиджаке, который он, видимо, купил у какого-то торговца. Хотя пиджак был ему немного узок, он все же застегнул его. Его безобразно разрисованное лицо и бессчетное количество косичек выражали дикую свободу, а в костюме он представлял грязное ничтожество. Миаки подошел когда я уже здоровался с капитаном и его сопровождающими. Он чувствовал себя первым в этом кругу и начал с достоинством осматривать приезжих, которые, глядя на него, еле удерживались от смеха.
"Кто это?" – спросил капитан. "Это Миаки, наш первый предводитель в войне", – представил я и шепнул, что он понимает по-английски, и именно столько, чтобы привести к опасным недоразумениям. "Какое отвратительное творение!" – пробормотал капитан слова, которых не было в словаре Миаки.
Через некоторое время Миаки сказал; "Мисси, так как этого большого вождя, которого послала королева Виктория, не все смогут увидеть, то попроси у него разрешения воткнуть копье в землю у его ног. Там, где кончается голова, мы сделаем насечку и пошлем копье по всему острову, чтобы все видели, какой он высокий". Капитан согласился, и все обрадовались. Тысячи островитян видели это копье, и долгое время "вождь и его корабль" служили темой разговоров.
Предложенная капитаном Верноном помощь не могла помочь мне в борьбе против жестоких привычек и суеверий. Все же по его желанию были созваны все вожди. На следующее утро пришло около двадцати из них в полном вооружении. Когда они сели в моем доме вокруг капитана, было видно, что большинство из них сильно переживают. Капитан около часа давал им добрые советы и предупреждал их о том, что наша жизнь должна быть в полной безопасности.
Потом он пригласил всех поехать на пароход "Корделия". Он сам показал им большие пушки и как они, словно игрушки, легко катятся по рельсам. Когда мы собрались на палубе, капитан приказал сделать два выстрела. Большое расстояние, на которое упали ядра и огромный фонтан воды, а также сильный шум выстрела увеличили страх и ужас людей. Когда же он приказал выстрелить в группу кокосовых пальм и их ветки сломались как спички, они все стали умолять, чтобы их отвезли на землю. После того как каждый получил маленький подарок, их отпустили. Впечатления от увиденного были очень живо переданы другим, и не один миф о "пламенном боге моря" и о "вожде белой королевы" остался в сознании жителей.
В это же время пароход Лондонского миссионерского общества привез некоторых миссионеров, которые посетили меня и хотели взять с собой, чтобы я немного поправил здоровье. Но страх, что местные жители больше не пустят меня на остров, если я покажу им спину, заставил меня отклонить эту просьбу. Этот пароход также привез из Анетиума лес для строительства молитвенного дома, и из-за этой работы я тоже не хотел уезжать.
Вскоре я уже не мог рассчитывать на влияние посещения капитана Вернона и миссионеров. Впечатления стерлись очень быстро. Но хотя мы иногда падали духом в достижении цели, мы все же знали, что Божья благодать достаточна, чтобы осветить эти темные сердца, и это придавало нам мужества”.
Переселение
“Четырнадцать раз малярия укладывала меня в постель, болезнь сопровождалась ужасными приступами, после которых я долго болел. Врачи в письмах не раз советовали мне поселиться повыше, и я понимал, что это нужно сделать как можно быстрее. Я купил холм, у подножия которого стоял мой дом. На вершине было достаточно места для церкви и миссионерской станции. Он был вышиной от трехсот до четырехсот футов. На одной стороне холм был отделен от моря узкой полоской земли, что давало здоровый прохладный воздух, свободный от ядовитых болотных испарений.
У меня уже был опыт, и на этот раз я был очень осторожен при покупке. Я созвал всех мужчин села и дал возможность каждому в отдельности высказать свои требования по отношению к этой площади. Я заплатил всем в большом собрании, чтобы потом никто не мог сказать, что он не получил плату. У одного торговца я купил палубные планки и хотел построить домик с двумя комнатами и кладовкой. Как только в нем можно будет жить, я хотел разобрать старый дом и использовать материалы для нового.
Во время этих приготовлений я снова заболел лихорадкой и намного сильнее, чем раньше. Когда приступы кончились, я очень медленно стал поправляться и мне казалось, что я никогда больше не буду работоспособным. Мой верный учитель Авраам и его жена помогали мне подняться на гору, где был здоровый воздух. Я больше полз, чем шел, и все же не смог добраться до вершины. Я упал, и у меня было такое чувство, что наступил мой последний час. Попрощавшись с верными помощниками, я предал свою душу Господу.
Когда после долгого глубокого обморока я пришел в себя, они отнесли меня на вершину холма, приготовили мне лежанку из веток кокосовой пальмы и поставили крышу в виде зонта из густых веток, чтобы защитить от знойного солнца. Потом принесли мне кокосовое молоко и другую пищу. Через несколько дней сознание возвратилось и больше не уходило. Пассатные ветры, свободно обдувающие холм, укрепили меня и послужили к более быстрому выздоровлению, чем я ожидал. Местные жители думали, что я уже не поднимусь, и так как каждый опасался за свое здоровье, то никто за все время болезни ко мне не пришел.
Когда я снова начал строительство, старый Авраам и его жена были мне помощью и спасением. Моих сил хватало только на то, чтобы складывать балки и доски. Я не был способен отнести их наверх, и они делали это за меня. Все это время я спал под ветками зонта, потому что возвращение в нездоровый дом было вредным для меня. И все же моя жизнь зависела от того, успею ли я построить новый дом до начала дождей. То, что сделал в это время для меня Авраам, который, как и его братья на Анетиуме, был раньше каннибалом, превыше всякой похвалы. Он работал с полной отдачей, и я все доверил ему. Он полностью жертвовал собой. Он поистине стал новым человеком во Христе, который во всякой нужде, во всех опасностях и в моменты тяжелой болезни, когда я был так слаб и не мог молиться, молился за меня, и его молитвы укрепляли меня и наполняли благоговением, как когда-то молитвы моего отца.
Все книги
