Глава 7. Это протестантский автобус? - Маргарита Бержерон

В нашей маленькой квартире в пригороде Оттавы зазвонил телефон. "Дорогая Мария, Матерь Божья, - взмолилась я. - Не дай ему умолкнуть, пока я подхожу".

Я вытолкнула себя из кресла и прижала руку к стене, чтобы удержаться, с болью передвигаясь к телефонному столику. Каждый шаг сопровождался прострелами боли в коленях и бедрах. Уже двадцать два года я была скручена артритом, и эта зима была самой тяжелой. Я не могла выбраться из дома. Сильный канадский мороз сделал негнущимися мои суставы так, что я не могла ходить. Даже такая простая вещь, как переход по комнате, чтобы ответить на телефонный звонок, требовала от меня больших усилий.

Я схватила свои четки и, наконец, дотянулась до телефона. Мой сын Гай, который жил в Бронвилле, Онтарио, сказал: "Ты знаешь Рому Мосса?"

Я отлично знала мистера Мосса. Он был так же сильно болен, как и я. Хирурги исправляли несколько дисков его позвоночника. Его спина не сгибалась, и он не мог садиться. "А в чем дело? - спросила я Гая, боясь самого худшего и даже высказав это вслух: - Мистер Мосс умер?"

Сейчас, когда я думаю об этом, все выглядит таким странным. Я никогда не считала, что какие-либо новости могут быть хорошими. Я всегда ждала плохих новостей. После того, как я в течение лет слышала от своего доктора: "Вам никогда не будет лучше, только хуже", я уверовала, что всем больным людям автоматически становится все хуже и хуже, пока они не умрут.

"Нет, мама, - с возбуждением сказал Гай, - мистер Мосс не умер. Он был исцелен! Он может ходить! Он может сгибаться! Он больше не инвалид!"

"Как же так?" - сказала я сердито. Вместо того, чтобы радоваться, я почувствовала угрозу. Почему он должен быть исцелен, когда мы, все остальные, продолжаем влачить убогое существование?

"Он поехал в Питсбург, мама, - пробормотал Гай в телефонной трубке, - на служение Кэтрин Кульман. Когда он был там, он исцелился. Почему бы и тебе не поехать в Питсбург? Может, и ты получишь исцеление".

Я уже слышала о Кэтрин Кульман и даже видела ее программу по телевидению, но я всегда полагала, что исцеление - это для кого-то другого, а не для меня.

"О, я слишком больна, чтобы просто выйти из дома, - сказала я. - Как я смогу проделать весь этот путь до Питсбурга?"

Гай рассказал мне о заказном автобусе, который каждую неделю курсирует от Броквиля до Питсбурга. "Давай позвоним и закажем для тебя место", - взмолился Гай.

Я чувствовала себя нехорошо. Только то, что я стояла у телефона и говорила с Гаем, одно это отнимало у меня все силы. Мое тело было скрючено и распухло от артрита уже так давно!

Я могла припомнить, как несколько лет назад мы играли на дне рождения одного из моих внуков. Маленькому мальчику завязали глаза и пустили его ходить по комнате; он ощупывал рукой людей и угадывал, кто это такой. Он опознал меня первой, поскольку суставы моих пальцев были ужасно распухшими, а сами пальцы скрючены, как когти.

Зачем был весь этот разговор об исцелении? Неужели Гай думал, что он знает больше, чем доктора, определившие, что мой случай безнадежен?

Я покачала в отчаянии головой. "Нет, Гай, не делай никаких заказов мест, - вдохнула я, - я поговорю с твоим отцом и дам тебе знать завтра вечером".

Я повесила трубку и с трудом доковыляла до своей качалки. Долгое время я сидела в слабо освещенной комнате, плача о том, что я старая, а боль такая сильная. Я пыталась вспомнить, когда мое тело было молодым, подвижным и красивым. Я могла вспомнить, как мы с Павлом впервые встретились и полюбили друг друга. Мы так подходили друг для друга - он был французским католиком, а я вышла из семьи шотландских католиков. Однажды вечером он робко протянул руку и коснулся тыльной стороны моей ладони, медленно сплетая свои пальцы с моими. Он любил дотрагиваться до моих рук, так нежно, мягко, касаясь моего сердца.

Теперь мне было бы не выдержать, если бы Павел касался моих рук: такой сильной была боль. Я была старой и скрюченной, словно высохший дуб на гребне скалистой горы. Я не могла припомнить то время, когда жила без боли. Боль сделала невозможным для кого-либо достучаться до моего сердца.

В тот вечер я говорила с Павлом о звонке Гая. После его отставки из почтового отделения у Павла развился флюид вокруг сердца. Это поразило его ноги так, что он тоже был частично парализован. Но Павел уговаривал меня поехать в Питсбург, он даже сказал, что хочет поехать со мной. "Мы не должны упустить это", - сказал он.

"Но это шестьсот миль, - заспорила я. - Я не знаю, смогу ли я выдержать эту поездку и тряску".

Павел кивнул. Он так хорошо понимал. Все же что-то в нем продолжало подталкивать меня. В конце концов, я согласилась поехать и на следующий день позвонила Гаю.

"Твой отец поедет со мной, - сказала я, - но прежде, чем ты забронируешь места, я хочу повидаться с мистером Моссом. Я хочу своими глазами увидеть, действительно ли он исцелен".

Гай приободрился и сказал, что он договорится, чтобы я смогла поговорить с мистером Моссом, который жил поблизости.

На следующий день, когда я прослушала рассказ мистера Мосса, я едва верила своим ушам. Это была самая фантастическая история, которую я когда-либо слышала. Госпожа Моди Филлипс организовала для него поездку в автобусе от Броквиля до Питсбурга. Там он посетил богослужение Кэтрин Кульман, проводимое в Первой пресвитерианской церкви, и был исцелен. Чтобы доказать это, он встал посреди комнаты, согнулся и коснулся пола. Он бегал, притоптывал ногами и вращал спиной во всех направлениях, чтобы показать, что его кости и суставы как новые.

Что касается меня, то самым невероятным было то, что он был исцелен в протестантской церкви. Я всю жизнь была римской католичкой. В Канаде во время моего детства отношения между католиками и протестантами были такими напряженными, что они порой угрожали начать войну друг против друга. Еще маленькой девочкой я была научена, что даже просто войдя в протестантскую церковь, я могу лишиться спасения, и у меня перехватывало дыхание, когда я проходила мимо протестантской церкви.

За все свои шестьдесят восемь лет я никогда не заходила туда. Теперь же мистер Мосс говорил мне, что он был исцелен в пресвитерианской церкви. Эта идея была выше того, что я могла выдержать.

"Дорогая Мария Богородица, как это может быть? Неужели Бог любит так же и протестантов?" Я содрогалась при одной мысли об этом. Все же нельзя было отрицать того, что случилось с мистером Моссом. Сначала он был инвалидом, и это очевидно так; теперь он совершенно здоров. Я с трудом сглотнула, сжав зубы, и кивнула мужу. Мы поедем.

Гай забронировал места. Автобус отходил в четверг утром.

"Должны ли мы сообщать священнику?" - спросил Павел.

"О нет, - живо возразила я. - Уже достаточно плохо то, что Бог знает, что мы собираемся в протестантскую церковь. Не хватает еще, чтобы и священник узнал об этом".

Это довлело над моим умом. Что случится, когда наши друзья-католики узнают, что мы сделали это? Все же я была убеждена, что мы должны ехать.

В четверг утром Павел встал рано. Но когда я попыталась встать, я закричала от боли. Обычно мой артрит мучил меня то в одном месте, то в другом. В то утро, однако, это была сильная боль во всем теле. Каждый сустав был в огне. Все, что я могла делать, это лежать в постели и плакать.

Павел вышел из ванной и стоял рядом с постелью - совсем беспомощный. Когда у меня была боль в ноге или колене, я иногда растирала их, чтобы облегчить боль. Но в то утро любое движение, любое прикосновение вызывало всплески жидкого огня, который бежал внутри меня. Никогда боль не была такой мучительной. От слез намокла подушка под моей головой, и я не могла их даже вытереть, потому что руки болели очень сильно. Пальцы были скрючены вокруг пачек салфеток "Клинекс", которые я взяла в руки прошлым вечером, чтобы мои пальцы не сжались в кулаки. И сейчас их нельзя было открыть и рычагом. Я хотела умереть.

"Я не могу ехать, - сказала я Павлу, всхлипывая, - Бог не хочет, чтобы я поехала в ту церковь. Это Его суд надо мной за то, что я только подумала об этом ".

"Это не так, мама, - сказал Павел почти что жестким голосом. - Бог хочет, чтобы ты исцелилась. Он не стал бы делать ничего подобного, что сейчас с тобой происходит. Ты должна встать".

"Я не могу поехать. Я не могу ходить, не могу даже вылезти из постели. Я ничего не могу делать. Это мучает меня до смерти".

"Ты должна встать, мама, - умолял Павел. - Бог не хочет, чтобы ты лежала здесь и умирала. Попытайся. Пожалуйста, попытайся".

Двигать суставами было словно колоть лед на реке. При каждом движении что-то щелкало. Боль была нестерпимой, но я сгибала и разгибала суставы, пока, наконец, не сумела подогнуть ноги к краю постели. С помощью Павла я встала на ноги. Мы потрудились, чтобы разжать пальцы.

"Теперь надевай платье, мама, - сказал Павел. - Мы не должны опоздать на автобус".

Одеваться было ужасно тяжело, а надеть пояс было невозможно. Я опять начала плакать.

"Продолжай попытки, мама, - сказал Павел, - продолжай попытки. Это может быть твой последний шанс исцелиться".

"Ты думаешь, я могу пойти без пояса? - плакала я. - Но это будет неприлично".

Но Павел продолжал умолять, и я, в конце концов, была готова идти - без пояса. Мы направились к автомобилю и поехали к тому месту, где стоял автобус.

На парковочной площадке жена Гая представила нас госпоже Моди Филлипс, представительнице мисс Кульман в Оттаве. Она была приветлива и дружелюбна. Она вышла и протянула мне руку. Я отдернула свою руку. "Извините, - сказала я, - но я не могу с кем-либо обмениваться рукопожатиями. Если кто-то коснется меня, я упаду в обморок от боли".

Она улыбнулась, и я почувствовала, что она понимает. Это помогло. И все же страх общения с протестантами снова напал на меня.

Я повернулась к Павлу: "Я должна была бы сначала пойти в церковь и исповедать этот великий грех священнику; тогда я не чувствовала бы себя так скверно".

Гай нечаянно услышал это. "Мама, - сказал он, - даже если мне придется вносить тебя на руках, ты сядешь в этот автобус".

Я сдалась, и госпожа Филлипс с водителем помогли мне подняться. Каждый шаг, каждое прикосновение заставило меня кричать, но, наконец, я была в кресле рядом с Павлом. А впереди было путешествие в шестьсот миль.

Когда автобус отправился, госпожа Филлипс ходила взад и вперед по проходу, беседуя, отвечая на вопросы и служа людям, и заботилась о нас, как пастух заботится об овцах. Всякий раз, когда она проходила мимо меня, я останавливала ее. У меня было так много вопросов.

Многие из сидевших в автобусе уже ездили на эти служения. Немного погодя они начали петь. Я никогда не слышала такого пения. Автобус был словно церковь, катящая по стране, но это была церковь другого вида, чем те, что я посещала раньше. Я беспокоилась и цеплялась за мисс Филлипс, когда та проходила.

"Это протестантский автобус", - прошептала я.

"Нет, - засмеялась она, - это автобус Иисуса. Обычно с нами едут несколько католических священников. Они даже ведут нас в песнопениях".

"Католические священники в протестантском автобусе? - спросила я. - Как это может быть?"

Миссис Филлипс усмехнулась. "Автобусу все равно, протестантка вы или католичка. Иисусу тоже все равно".

"Но мы едем в протестантскую церковь в Питсбурге, - возражала я, - как они будут там молиться? Как я должна молиться? Могу ли я молиться так, как я это делаю у себя в церкви?"

Госпожа Филлипс была такой мягкой, такой терпеливой, такой понимающей. После шести или семи серий подобных вопросов она встала на колени рядом со мной. "Миссис Бержерон, - сказала она, - вы верите, что есть только один Бог для всех нас?"

Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Я не хотела. Я не хотела бесчестить свою веру, свою церковь, своих священников. Они все так много значили для меня! Но как могла я объяснить это доброй женщине, в которой сияла сама любовь? "О да! - сказала я. - Я верю в одного Бога для всех нас. Я молюсь Марии Богородице, но я люблю Бога. Я знаю, что только Бог может исцелить меня".

"Тогда просто доверьтесь ему, - сказала она. - Бог любит вас, но Он не может сделать для вас много, когда вы задаете столько вопросов. Почему бы просто не откинуться на сиденье и не позволить Святому Духу послужить вам? "

Я начала понемногу расслабляться, хотя и не была уверена, кто такой Святой Дух. После пересечения границы с Соединенными Штатами я даже погрузилась в сон.

Я не знаю, как долго я дремала. Я была в полусонном состоянии, когда случайно взглянула на свои ноги. Каким-то образом во время дремоты я положила одну лодыжку на другую, словно на скамеечку для ног. Этого не могло быть! Прошли годы с тех пор, как я могла скрещивать ноги. Я заморгала глазами и посмотрела снова. Мои ноги были скрещены. И что еще более замечательно - не было боли. "Что происходит?" - выпалила я.

Павел посмотрел на меня. У него было странное выражение лица. Я была слишком возбуждена, чтобы заметить, что с ним творится что-то особенное. "Что ты сказала?" - пробормотал он, заикаясь.

Затем я обратила внимание на свои руки. Мои пальцы, которые были скрюченными и узловатыми, выпрямились. И боль из них тоже ушла. "Что происходит? " - сказала я снова.

"В чем дело, мама? " - спросил Павел опять.

"Послушай, - прошептала я, - но никому не говори. Они подумают, что я что-то придумываю".

"Придумываешь что?"

"Посмотри на мои ноги, - прошептала я, - посмотри, мои лодыжки скрещены, и боли нет. И взгляни на мои пальцы. Мои руки больше не болят, а пальцы выпрямляются, как у маленькой девочки. Я исцеляюсь еще до того, как доехала до Питсбурга! Я исцеляюсь в этом протестантском автобусе!"

Павел снял очки. Его глаза были полны слез. Вначале я подумала, что он плачет обо мне, но затем я почувствовала, что происходит что-то иное. "Что с тобой такое?" - спросила я.

"Что-то творится со мной, - сказал он, и его слова цеплялись одно за другое. - Когда ты спала, я задремал. Когда я проснулся, я почувствовал тепло словно волна жара, которая проходила сквозь мою грудь и вниз к ногам. Она была такой сильной, что я с минуту не мог видеть. Я ослеп. Затем проснулась ты. Зрение вернулось. И я думаю, что я исцеляюсь".

Тут автобус свернул с автострады, чтоб мы могли подкрепиться. Миссис Филлипс подошла к нашим креслам. "Мы собираемся остановиться и выпить чашечку кофе, - сказала она. - Позвольте мне помочь вам встать на ноги".

"Мне не нужна помощь, - сказала я, смеясь от радости и не заботясь о том, что меня кто-то услышит. - Я могу ходить! Я могу подняться и спуститься по лесенке сама!"

Я встала на ноги и пошла по проходу, а мой муж шел сзади. Затем я спустилась на площадку для парковки.

Все люди сгрудились вокруг меня. "Миссис Бержерон, - говорили они, - что с вами случилось?"

"Я не знаю, что случилось, - сказала я, чувствуя, что радость просто выплескивается из меня. - Но я не чувствовала себя так хорошо в течение двадцати двух лет".

Вечером в четверг мы были уже в отеле в Питсбурге. Ровно месяц назад я ходила к своему доктору и просила его дать мне что-то против боли. "Посмотрите на мои пальцы. Они так сильно болят, что я не могу спать ночью".

Он был нежен, но тверд. "Миссис Бержерон, мы ничего не можем сделать. Моя родная мать умерла от той же болезни. Мы, врачи, ничего не можем сделать, лишь только дать вам таблетки для успокоения боли". И он дал мне таблетки. Таблетки утром, таблетки перед едой, таблетки вечером. И каждый раз, когда я глотала таблетку, я проглатывала одиннадцать центов.

В тот вечер в Питсбурге я оставила таблетки в чемоданчике. Я не приняла ни одной таблетки и заснула в ту же минуту, как положила голову на подушку. Я никогда не спала таким здоровым сном. Более двадцати лет я могла спать лишь на животе или на спине, но в тот вечер я спала на боку, свернувшись калачиком, как маленькая девочка.

Я проснулась в четыре часа утра. В гостиничном номере было тепло, когда я выскользнула из постели, чувствуя себя моложе и здоровее, чем за все годы. Я едва могла дождаться, когда нужно будет идти на "служение с чудесами", хотя оно и было в протестантской церкви.

Прошлым вечером миссис Филлипс сказала мне, что она почувствовала, что я исцелилась в автобусе, когда сказала: "Я люблю Бога и знаю, что только Он может исцелить меня". Она процитировала стих из Писания:

"Они победили его кровью Агнца и словом свидетельства своего" (Отк. 12:11). Но не важно, когда это произошло. Все, что я знала, это то, что я, как и мистер Мосс, уже не тот человек, что прежде. И Павел был уже не тот. Его боли в сердце прошли, и он чувствовал себя совершенно по-новому. Мы были здоровы.

Нам сказали, что часто людям приходится ждать часами у церкви, прежде чем откроются двери. Я раньше боялась, что мои ноги не выдержат, если мне придется стоять так долго, и я принесла табуретку, чтобы сидеть. Но так получилось, что она мне не понадобилась. Я стояла у Первой пресвитерианской церкви три с половиной часа в центре города, надеясь найти кого-нибудь, чтобы отдать ему табуретку. Прошли годы с тех пор, как я могла стоять более десяти минут; теперь же я стояла часами, постоянно радуясь и держа табуретку в руке.

Наконец двери распахнулись, и люди хлынули внутрь. Мисс Кульман вышла на сцену, и служение началось с прославляющей музыки. Через несколько минут она остановила пение и сказала: "Я знаю, что здесь есть леди из Оттавы, которая была исцелена в автобусе".

Она говорила обо мне. Мы с Павлом приняли ее приглашение выйти на сцену. Я забыла, что я была в протестантской церкви. Я даже забыла, что я стою перед двумя с половиной тысячами людей. Я почувствовала особую любовь мисс Кульман ко всем людям, таким как я, и прежде чем я осознала это, я уже отвечала на ее вопросы, притоптывала ногой, хлопала в ладоши и сгибалась, доставая до пола на виду у всех.

Поскольку я была первой, кто вышел на сцену, я не знала, что порой случается, когда мисс Кульман молится за людей. Она протянула руку и положила ее мне на плечо, и внезапно я ощутила, что я падаю. "О нет, - подумала я. - Как может такая пожилая женщина, как я, падать перед всеми этими людьми?"

Но я не могла удержаться. Это было так, словно небеса распахнулись, и сам Бог протянул руку и коснулся меня. Я была рада, что там был крепкий мужчина, который подхватил меня прежде, чем я свалилась на пол. Иначе, я думаю, я провалилась бы сквозь эту протестантскую сцену прямо в подвал. Он легко опустил меня на пол.

Я поднялась на ноги, удивленная, что не было боли в моем теле. "Спасибо, - сказала я мисс Кульман сквозь слезы. - Большое вам спасибо".

"Не благодарите меня, - засмеялась она. - Я никакого отношения не имею к этому. Я даже не знаю вас. Вы были исцелены прежде, чем приехали сюда. У меня нет силы. Только у Бога есть сила. Благодарите Его".

Я вернулась на свое место и начала благодарить Его. Люди пели, как и в автобусе. Только на сей раз мне было все равно, что большинство из них - протестанты. Я тоже хотела петь. Поскольку я не знала слов песен, я прислушивалась к женщине рядом со мной и пела вслед за ней. Я знаю, что это звучало ужасно, поскольку я все время отставала от людей на полфразы, но я не могла удержаться - и это не играло никакой роли. Я была так счастлива! Когда люди вокруг меня подняли руки, чтобы восхвалять Бога, я подняла тоже. Впервые за двадцать два года я могла поднять руки, и на сей раз в поклонении. И я продолжала петь - опаздывая на одно предложение - подняв руки, плача и восхваляя Бога за мое исцеление.

Было два часа утра, когда мы вернулись в Броквиль. Гай стоял в дверях своего дома, когда мы подъезжали к его крыльцу. "Мама, с тобой все в порядке?" - спросил он, когда я вышла из машины, на которой мы приехали от автобусной стоянки.

Все его друзья, ждавшие у него дома, собрались вокруг нас. "Не спрашивай ее, просто посмотри на нее! - закричали они Гаю. - Посмотри на нее! Она исцелена! Бог исцелили ее!" Я танцевала в гостиной посреди ночи. "О, мама", - сказал Гай, обнимая меня. Он плакал, и люди вокруг плакали. Но не я. Я танцевала.

Когда я пришла домой, хотя уже было почти три часа, я позвонила своей дочери Джинн. "Я исцелена! - кричала я в трубку. - Я исцелена!"

"Мама? - ответила она сонным голосом. - Что ты говоришь?"

"У меня больше нет артрита, - смеялась я. - Обзвони всех, расскажи всем. Я больше не больна".

Было уже пять часов, когда я, наконец, легла в постель. Я была на ногах двадцать четыре часа, но и при этом я чувствовала себя полной молодости и силы. И Павел тоже. На следующий же день он пошел на поле для игры в гольф с Гаем и сыграл с ним пять партий. Вот так дела! Бог был так добр к нам.

В воскресенье после обеда один из наших сыновей, Пьер, его жена и трое детей пришли к Гаю, чтобы посмотреть, действительно ли я исцелена. Лицо Пьера расплылось в широкой улыбке, когда он обошел вокруг меня, пристально разглядывая под разными углами. "Мама, ты исцелена. Теперь ты доживешь до старости, если только тебя не задавит грузовик. И даже тогда я буду больше бояться за грузовик, чем за тебя".

Одна из моих внучек, маленькая Мишель, пропищала: "Бабуля, когда ты была в Питсбурге, я пошла в Католическую школу, подняла руки и сказала: "Иисус Христос, вылечи мою бабушку". Он так и сделал".

Мой семилетний внук вступил в разговор: "Теперь, бабуля, ты не будешь ходить как пингвин".

Но Бог сделал еще кое-что. Он не только исцелил мое тело, Он поработал над моим характером. Как и многие люди, живущие с болью, я стала раздражительной и тяжелой в общении. Я не осознавала этого, пока не услышала, как моя невестка говорила с Джинн по телефону. "Произошло еще одно чудо, - сказала она, - мама не только исцелена от артрита, но она не ворчит больше. Что-то необычайное произошло внутри нее".

В воскресенье утром я повела всю свою семью в Церковь Святого сердца. Когда я пришла туда, я сказала священнику: "Отец, Бог исцелил меня от артрита".

Я хотела, чтобы он по-настоящему понял это, поэтому в следующее воскресенье я вручила каждому из священников по экземпляру книг мисс Кульман.

Спустя две недели я пошла к своему доктору. Когда я вошла в офис, медсестра воскликнула: "Почему? Миссис Бержерон, что случилось с вами? Вы так хорошо выглядите!"

Спустя несколько минут доктор вошел в приемную. "Эй, доктор, - сказала я, - у меня больше нет артрита. Посмотрите на мои руки. Посмотрите на мои колени. Смотрите! Я хожу".

Он стоял посреди комнаты, наблюдая, как я хожу. Затем он взял мои руки и обследовал пальцы и запястья. "Я знаю, что вы думаете, - засмеялась я. - Вы думаете: "Отлично, у миссис Бержерон больше нет артрита, но вместо него у нее поехала крыша".

Он рассмеялся и пригласил меня в свой офис. "Нет, я не думаю, что у вас сумасшествие, - серьезно сказал он. - Ваша болезнь была безнадежной, неизлечимой. Теперь вы здоровы. Я не понимаю этого".

Я покопалась в своей дамской сумочке и вытащила одну из книги мисс Кульман. "Почитайте это, доктор, - сказала я. - И вы пошлете всех своих пациентов в Питсбург. А затем вам придется уволиться и найти другую работу".

Он снова засмеялся, взял книгу и положил руку мне на плечо. "Это сделало бы меня счастливейшим человеком в мире, - сказал он. - Просто если бы я смог увидеть, что все мои пациенты так же здоровы, как и вы".

В следующем месяце мы с Павлом снова сидели в автобусе, отправлявшемся в Питсбург. Теперь здесь были семнадцать членов нашей семьи и некоторые друзья. В автобусе был и молодой католический священник, и всю дорогу до Питсбурга мы пели гимны и восхваляли Бога.

"Вы работаете на мисс Кульман?" - спросила меня одна женщина.

"Нет, - ответила я, - я работаю на Бога".

Прежде я всегда боялась, когда хотела просить о чем-либо Бога. А потому, вместо того, чтобы идти к Иисусу, я шла к Марии, Матери Божьей, и просила ее походатайствовать за меня. Теперь я понимаю, что Бог так сильно любит меня, что мне больше не надо Его бояться. Когда я молюсь, я говорю: "Боже, это я, миссис Бержерон". И Он всегда оставляет Свои дела, что бы Он ни делал, и слушает. Вот такой Он Бог.