Природа желания - неудовлетворенность, и большинство людей живет, испытывая лишь это чувство. - Аристотель.
Когда мы были невинны, то верили в добро лишь потому, что не знали зла. Пережив падение на собственном опыте, какими бы ни были Стрелы и какое бы послание ни сплел из них враг, мы понимаем, что должны самостоятельно обрести веру в добро, находясь лицом к лицу со злом.
Большинство из нас помнит время своей невинности как Вечный зов Романтики. Я (Брент) подразумеваю под невинностью не безгрешность, но тот период, когда нас еще не поразили Жалящие Стрелы и у нас еще не сформировалось ложное представление о себе, та маска, которую мы на себя надеваем.
Вечный зов настигает нас неожиданно в мелодии или словах какой-то песни. Нам напоминает о нем улыбка друга; смех наших детей (или их слезы); запах духов; стихотворение, прочитанное вслух; или услышанная история. Когда бы ни настигал нас Вечный зов, он часто приносит с собой сладостно-мучительную боль, ощущение, что мы снова стоим где-то на перепутье прошлого и вынуждены идти вперед, оставляя позади какую-то часть нашей души, возможно, лучшую.
Когда я слышу старую песню Френки Авалона "Венера", я вижу голубые глаза темноволосой Кэтлин, моей первой любви. И я чувствую, как знакомый Зов напоминает о себе сильным желанием и сожалением, и что-то теснит мою грудь. Мы стояли вдвоем под омелой, и я боялся ее поцеловать. Вскоре моя семья переехала в другой штат, но я долгое время думал, что именно тот несостоявшийся поцелуй привел к тому, что я выпал из Священного романа. Романа, который в шестнадцать лет так неразрывно связан с первой любовью. Мне казалось, что было что-то, с помощью чего я мог бы удержаться в Священном романе, если бы удержал Кэтлин.
Так и у каждого из нас есть заветные воспоминания, которые всплывают из темноты забвения в ответ на зов Романтики, обжигая наше сердце ароматом возлюбленных, знакомой местности и времени. Эти воспоминания приходят к нам, чтобы наполнить нас чувством утраты, когда бы мы ни обратились к ним. В конце одного американского фильма главный герой уже стариком стоит у реки Монтана, определившей жизнь его семьи, членов которой уже нет в живых, и рассказывает нам:
Теперь почти все, кого я любил и не понимал в годы моей юности, мертвы, даже Джесс [его жена]. Но я по-прежнему могу говорить с ними… когда я стою один в полумраке ущелья, все окружающее, кажется, блекнет перед воспоминаниями моей души, звуками большой темной реки и надеждой, что покажется форель… Воды реки преследуют меня.
Мой лучший друг слышит Вечный зов всегда, когда читает стихотворение Роберта Фроста "И золото не устоит".
Вот золотом снова листья горят,
Но не вечно золото их.
Природа наденет другой наряд,
И то на короткий миг.
Потом листопад - листок к листку, -
Рассвет за рассветом летит,
Если даже Эдем погрузился в тоску,
То и золото не устоит.
Это стихотворение висит на стене его офиса как напоминание о чем-то утраченном.
И все же люди, время и место, которыми Роман обжигает нас, обманут наши ожидания, если мы решим, что он в них. К. С. Льюис сказал нам:
…он не в них, он лишь приходит через них, и то, что приходит через них, - это страстное желание. …Сами по себе они ничего не представляют; это лишь аромат цветка, который мы не можем найти, отзвук мелодии, которой мы не слышали, новости из страны, в которой мы никогда не были.
…он не в них, он лишь приходит через них, и то, что приходит через них, - это страстное желание. …Сами по себе они ничего не представляют; это лишь аромат цветка, который мы не можем найти, отзвук мелодии, которой мы не слышали, новости из страны, в которой мы никогда не были.
Так Льюис пытается донести до нас мысль о том, что Романтика одновременно и внутри нас, и по-прежнему ждет нас где-то впереди - это Вечный зов, который побуждает нас отправиться в паломничество.
Однако на каком-то этапе многие перестают слышать Вечный зов или пытаются заглушить его, потому что он часто несет с собой угрозу травмировать нас, оставить сломленными и неспособными справляться с повседневными делами. Все мы так или иначе откликаемся на Вечный зов и в детстве воспринимаем его как какое-то волшебство, а позже как кружение в водовороте страсти и нашего желания сердечной близости - мы запоминаем его и проносим сквозь одиночество, боль, сумятицу жизни - и в конце концов приходим к чему-то вроде смирения. Нечто внутри нас говорит: "Так все и происходит. Надо учиться лучше справляться с трудностями". Думая, что 2-я сцена III акта (падение) будет длиться вечно, мы теряем сердце.
В фантастическом романе К. С. Льюиса "Переландра" главного героя - Рэнсома - отправляют на планету Венера, чтобы помешать планам сатаны соблазнить первую женщину планеты. Он находит ее все еще невинной на плавучих островах, которые, как описал Льюис, покрывают всю поверхность этого небесного тела.
Прекрасная, юная, обнаженная и не знающая стыда, она была языческой богиней - но лицо дышало таким покоем, что показалось бы скучным, если бы не сосредоточенная, почти вызывающая кротость. Рэнсому не доводилось видеть такое спокойное, такое неземное лицо, хотя все черты его были вполне человеческими. Потом он понял, почему оно показалось ему странным - в нем совершенно не было той покорности, которая здесь, у нас, как-то хоть немного соединяется с полным и глубоким покоем. Вот затишье - но перед ним не бушевала буря. - Перевод Л. Сумм под ред. Н. Трауберг.
Смирение перед обстоятельствами - это не просто ощущение временной утраты, заявляющее о себе вздохом, который дает понять, что что-то не в порядке. Такой вздох может стать сигналом бедствия в том случае, если он не заглушает Вечный зов. Смирение перед обстоятельствами - это отношение к потере как к чему-то невосполнимому, похожее на то ощущение, которое я испытал в тот далекий ноябрьский день на мосту. Это состояние, в котором мы смотрим на добро не как на что-то изумительное по своей красоте и смелости, а просто как на нечто "приятное". И зло больше не удивляет, а воспринимается как норма.
Именно в таком сердечном смирении многие из нас, страдая от безжалостных Стрел, и отвергают Священный роман. Но наше сердце не может совершенно отказаться от близости и приключений, для которых мы были созданы, и поэтому мы идем на компромисс. Мы превращаемся в любовников, страсть которых не опасна для жизни, а значит, не так сильна будет и боль, которую это чувство может принести, - короче говоря, мы становимся не слишком пылкими любовниками.
Те из нас, кто пришел к пониманию, что Бог - наш Отец Небесный, обратившись ко Христу, снова обретут Священный роман - на некоторое время. Нас снова будут терзать муки первой любви. Роман, который, как мы думали, остался далеко позади, вновь возникнет перед нами как возможная цель нашего пути. Господь правит с небес, и все кажется правильным в этом мире.
Но здесь, в нашей земной жизни, даже отношения с Богом ведут нас к необходимости более глубокой работы в своем сердце, без которой мы не сможем продолжать наш духовный путь. В этих пустынных сердечных областях, где мы снимаем с себя маску тех персонажей, которых играем в своих маленьких историях, послание, принесенное Стрелами, снова заявляет о себе. Нам потребуются исцеление, покаяние и вера в самый неожиданный для нас момент. В такой момент нашего пути мы окажемся перед широким и глубоким ущельем, которое не преодолеть, рассчитывая только на свои силы. Господь стремится использовать эти моменты, чтобы сломать последние сердечные преграды и разрушить препятствия, отделяющие нас от Него.
"…Я пойду пред тобою и горы уровняю, медные двери сокрушу и запоры железные сломаю; и отдам тебе хранимые во тьме сокровища и сокрытые богатства, дабы ты познал, что Я - Господь, называющий тебя по имени, Бог Израилев - Ис. 45:2,3. - Дорога, которую редко выбирают.
Образ Божий, предстающий перед нами, дает нам понять, что Он хочет, чтобы мы отправились в путешествие. Это не должно пугать. Большинство из нас осознает, что христианская жизнь требует какого-то паломничества. Мы знаем, что мы - странники в этом мире. Но тем не менее редко задумываемся о том, какой путь нам надо пройти.
"Граница, которая разделяет добро и зло, пролегает не между государствами, не между политическими партиями, а в человеческом сердце", - сказал Александр Солженицын в "Архипелаге ГУЛАГе". Не понимая, что путь, который нужно пройти, требуется проделать в своем сердце, мы совершаем решающую ошибку. Мы доходим до той точки в нашем путешествии, где слышим призыв Божий. Мы знаем, что Он зовет нас оставить вероломных возлюбленных, принять свою наготу и поверить в Его благость.
Когда мы стоим на распутье, слыша Божий призыв, мы смотрим на две дороги, лежащие перед нами и ведущие в двух разных направлениях. Первая дорога резко поворачивает и исчезает из поля зрения. Мы не видим отчетливо, куда она ведет, но уже недалеко от нас над ней сгустились зловещие тучи. Трудно сказать, несут ли они с собой дождь, снег или град или еще идет процесс формирования того душевного климата, который ждет нас впереди. Если постоять еще немного, наблюдая за дорогой, то чувства тревоги нам не избежать; эта тревога грозит перерасти в неизлечимую боль и постоянную неудовлетворенность. Мы открываем свой чемодан и достаем не современную карту местности, а изорванный и грязный пергамент, на котором записаны истории и предостережения нескольких путешественников, которые прошли этот путь сердца до нас. Они подбадривают и убеждают нас следовать за ними, но их записи не дают исчерпывающих ответов на наши вопросы о том, как идти по этой дороге.
"На пути каждого сердца есть свои виражи и непредвиденные обстоятельства, - говорят они. - Лишь Господь знает, куда ведет ваш путь. Ступайте смелее вперед. Это дорога очищения, и цель ее благая". Столкнувшись с такой таинственностью и раздражающей неопределенностью, мы обращаем свой взор в другую сторону. Вторая дорога идет прямо так далеко, насколько мы можем видеть, кроме того, здесь нам обеспечено пристанище, где можно переночевать, и отдохнуть, мы даже можем его разглядеть. Каждая миля заботливо отмечена знаками, обещающими быстрый успех тем путникам, которые внимательно следят за разметкой и выполняют предписания. Новенькая карта, которую мы достаем из чемодана, еще сохранившая запах типографской краски, вселяет в нас уверенность, что сердечный багаж в этом путешествии не требуется и будет приобретен по пути.
Взглянув еще раз на старый пергамент, мы натыкаемся на запись, оставленную предыдущим путешественником: "Не бойся чувства разочарования, которое у тебя возникнет. Также не пугайся необъяснимой радости. Эти чувства - знаки на пути, который ведет домой. Продолжай идти дальше. Твой навеки…"
Мы презрительно фыркаем от этой старомодной сентиментальности, и наш выбор сделан: мы засовываем подальше древний пергамент и выходим на прямую дорогу дисциплины и обязанностей. Какое-то время все идет прекрасно, иногда годами, до того момента, пока мы не начнем осознавать, что больше практически ничего не чувствуем. Мы с трудом можем плакать и радоваться вместе со всеми. По большей части мы не беспокоим людей, заглядывая им в глаза. Ведь они могут связать нас обязательствами, а мы не ощущаем в себе стремления к этому. Наша страсть начинает проявляться в неподходящих фантазиях и желаниях, перемежающихся депрессиями, тревогой и злостью, которые, как нам казалось, мы оставили позади. Мы понимаем, что наше сердце незаметно покинуло нас в самом начале пути, оставшись в багажном отделении. Оно путешествует с нами, но против воли.
Мы начинаем уделять еще больше внимания дисциплине, чтобы заставить сердце подчиниться, но оно отказывается. Некоторые из нас в конце концов убивают его, чтобы оно больше не надоедало и не отвлекало нас, когда мы заняты чем-то важным. И лжеспасительная деятельность продолжается. Мы оглядываемся назад, пытаясь понять, верим ли мы по-прежнему. Некоторые решают, что смерть - слишком высокая цена, и соглашаются оставить сердцу тайную жизнь на стороне. Мы даже пытаемся внести страсть в нашу веру, но тлеющие угли, которые когда-то питали ее, превратились в холодный серый пепел, свидетельствующий о том, что когда-то здесь была жизнь.
Я стою на распутье…
Уходят вдаль два незнакомых пути.
Как жаль, не дано нам заранее знать,
Что странников ждет впереди. - Роберт Фрост. На распутье
По иронии судьбы, оставив без внимания один из путей, который "уходит вдаль", и выбрав более проходимую дорогу дисциплины и обязанностей, мы оказываемся в том же самом состоянии смирения перед обстоятельствами, которое так давно покинуло нас, еще до того, как мы стали христианами. Мы приходим на ярмарку тщеславия, описанную в "Путешествии пилигрима" Дж. Беньяна. Это знакомый город, населенный многими нашими попутчиками, которые, казалось бы, должны были остаться позади: омертвевший дух, отсутствие доброты и любви, похоть, гордость, злость и кое-что еще. И так как мы находимся в пути вот уже несколько лет, мы приходим к выводу, что подошли к Божественному Граду так близко, как могли. Мы начинаем заниматься домашним хозяйством или вовсю развлекаться в балаганах ярмарки, которая предлагает большое разнообразие занимательных для души товаров, игр и одурманивающих средств.
Любопытные товары выставлены на ярмарке в огромном количестве, многие из них действительно хороши сами по себе: изучение Библии, служение, религиозные семинары, наши увлечения (весьма достойные, как мы сами себя убеждаем), выходы в свет. Но мы приходим к осознанию того, что всем этим пытаемся заглушить голос сердца, настоятельно напоминающий нам, что мы отказались от самого важного.
Жизнь на ярмарке тщеславия
Человеку свойственно видеть все в черно-белом цвете. Мы воспользуемся этим, чтобы описать жизнь на ярмарке тщеславия. Условно все варианты совместной жизни с вероломными любовниками, обещающими избавить нас от Вечного зова Священного романа, можно отнести к одной из двух групп. Те, кто оказался в первой группе, выбирают одурманивание сердца жаждой порядка и желанием быть компетентными в чем бы то ни было. Проявлениям этого нет числа: чистый рабочий стол; безупречный дом; заучивание отрывков из Писания и изучение Библии; прилизанный газон; идеально чистый гараж; приготовление обеда и сервировка стола; лучший спортивный лагерь для детей, чтобы они (мы) никогда не испытывали разочарования, ведь это может вызвать духовную жажду; религиозная жизнь, построенная по шаблону, - список бесконечен.
Те, кто выбирает этот вариант, не останавливаются ни на минуту, чтобы вспомнить простую истину: изгнание, о котором Господь объявил Адаму и Еве, означает, что мы никогда не сможем взять жизнь под контроль (нам не удастся избежать ее шипов и колючек, даже в сфере наших взаимоотношений: Ева хотела бы контролировать Адама, но ее желание неосуществимо). Это кажется нам странным, если не жестоким, до тех пор, пока мы не вспомним, что произошло, когда сатана предложил Еве самой искупить себя, научившись разбираться в том, что есть добро, а что зло.
Если бы мы попытались представить ту, что одурманивает свое сердце, чтобы по-женски контролировать Стрелы жизни, то увидели бы душу, стремящуюся, как и Ева, искупить себя, погруженную в ведение хозяйства и домашние хлопоты, что вполне почетно и заслуживает одобрения. Когда ее муж приходит домой с работы, она довольствуется небрежным поцелуем в щеку и парой приятных слов о прошедшем дне. Она не будет возражать против занятий любовью, если только это не будет предложено слишком спонтанно, но сама редко проявляет инициативу. Вечер у телевизора или с хорошей книгой - это в самый раз. Как Золушка, она скорее смирится с небольшой ролью служанки или домохозяйки, чем рискнет потерять все в поисках Романтики. Ее муж будет чувствовать себя виноватым, если захочет от нее чего-то большего. Если он выразит озабоченность тем, что в их любовной истории что-то пропало, она обвинит его в дурном расположении духа.
Грусть от того, что все так происходит, грусть о том, что они утратили то, что когда-то у них было, - вот что так часто испытывал Бог и о чем говорил Израилю (и нам) через пророков. Он постоянно пытался вовлечь Свою Невесту в выяснение отношений, а она продолжала слышать в Его словах лишь недовольство тем, как она выполняет свои обязанности. Тот, кто одурманивает свое сердце, слышит Бога ушами Израиля.
Та, что прибегает к особому виду анестезии, чтобы усмирить свое сердце, а также сердце любого, кто хочет вступить с ней в романтические отношения, могла бы сказать так: "Мое сердце закрыто для любого романтического приключения, которое к чему-то обязывает. В своей жизни я стараюсь избегать сюрпризов, которые может преподнести неистовство твоего или моего желания. И если бы ты был поумней, ты делал бы то же самое".
За этими резкими словами скрывается личная драма.
Некоторые из нас, выбравшие анестезию, чтобы усмирить свое сердце и сердца тех, кто их любит, пережили шквал разящих и легко распознаваемых Стрел, урон от которых они пытались скрыть, просто закрывая дверь в поврежденные уголки сердца. Другие же, возможно, жили в нездоровой атмосфере соблюдения ложных приличий, которая подавляла неистовые порывы их души. Они выросли в обстановке сдержанной вежливости, под которой понималось тайное соглашение о том, что все должно быть хорошо. Они уяснили, что все, попадающее под определение "непристойный", не имеет права на существование. Окружающие давали им понять, что лучше быть "менее пылкими любовниками".
Иногда такое требование накладывается культурными традициями. Розмари Даниелл в книге "Роковые цветы" показывает, как культура Юга, где она выросла, требовала, чтобы она в буквальном смысле слова разделила свою душу надвое, чтобы быть принятой в обществе: с одной стороны, она должна была играть роль беспомощной красавицы-южанки, которая во всем зависит от мужчин и не представляет угрозы для общества, а с другой - роль компетентной, независимой деловой женщины, которая может справиться с любой проблемой, возникшей в семье.
Кроме того, враг зачастую навязывает нам эмоции, свойственные вероломным любовникам, особенно такие, как стыд, страх, похоть, злость и ложное чувство вины. Эти эмоции "защищают" нас от более опасных переживаний: печали, чувства одиночества и покинутости, разочарования и даже радости и страстного желания, которые угрожают свободным плаваньем по необъятным просторам сердца. Эти чувства пугают нас, иногда в течение многих лет нашего христианского пути.
Сейчас, когда я (Брент) пишу эту главу, мы с Джинни переживаем сложный период в нашем браке. Мы пытаемся позволить печали, которую ощущаем оба и которая связана с определенной разобщенностью и отчужденностью в отношениях, выйти наружу. Несколько лет мы скрывали свои чувства, добродушно подтрунивая друг над другом в страхе, что эти чувства могут далеко завести нас (развод?), если мы их признаем. Позволяя себе эту печаль, мы оба ощущаем, что у нас появляется шанс со временим наладить более теплые и близкие отношения.
Итак, те, кто попал в первую группу, живут с вероломными любовниками и пытаются контролировать свои чувства с помощью разного рода анестезии (типа "останься дома"). Есть и вторая группа; в нее попадают те, кто зависает в ночных клубах ярмарки тщеславия и выбирает другой вид контроля: потворство своим слабостям. Они возлагают надежду на встречу с любовником, который даст им нечто вроде немедленного удовольствия, какое-то чувство трансцендентности, которое будет подобно глотку воды для пересохшего горла. Это чувство берет начало из мутного источника и поэтому оказывает на душу такой же эффект, как кокаин. Так как удовольствие - неважно, будет ли это любовная интрижка, наркотики, увлечение спортом или порнографией - задевает те струны души, которые были созданы для трансцендентного единства с Богом, а само удовольствие трансцендентным не является, то оно заковывает наше желание в цепи, которые держат его в плену наших слабостей.
Несколько лет назад я консультировал одного христианина, который недавно покончил с тайной любовной интрижкой, длившейся целый год. Он был женат на очаровательной, энергичной женщине, которая тоже была верующей, и он знал, что действительно любит ее. Он также знал, что причина его измены была не в привлекательности любовницы, а в том, что она для него значила. Когда мы говорили о необходимости окончательного разрыва с ней, он с горечью признался в своем страхе: он боялся, что какая-то яркая, более невинная часть его души останется вместе с любовницей - останется и, возможно, будет утрачена навсегда.
Вот она, власть зависимости. Каким бы ни был объект, от которого мы зависим, он соединен с нашим сильным желанием вечной и неразрывной связи с Богом и друг с другом в раю - с тем желанием, которое Сам Иисус вложил в нас еще до начала времен. И нас никогда не удовлетворит нечто меньшее, чем это нерасторжимое единство. Как только мы позволим нашему сердцу пить воду из колодцев, менее глубоких, чем вечность, мы попадем в зависимость, которая подчинит нашу волю и станет, как сказал Джонатан Эдвардс, подобна "гадюке, шипящей и свистящей на Бога" и нас, если мы попытаемся освободиться от нее.
"Менее всего сердце покоряется силе, и принуждением его не подчинить", - сказал Жан-Жак Руссо. Наше сердце приведет нас или к Богу, или к зависимости.
"Зависимость - самый сильный враг человеческого стремления к Богу", - сказал Джералд Мей в книге "Зависимость и благодать", а значит, сатана постарается сделать все, чтобы мы попали в зависимость и лишились свободы. Как только мы пойманы, попытки освободиться, рассчитывая на свою силу воли, становятся бесполезными. Только Дух Божий может освободить нас или привести в чувство.
Если в первом случае (см. отрывок, посвященный одурманиванию сердца) "брак", заключенный Господом с нами, Его возлюбленными, похож на связь с законником, контролирующим свои чувства, то во втором случае это скорее напоминает женитьбу на шлюхе, которая отдается каждому встречному. В наш век увлечения психологией мы стали называть наши любовные похождения "зависимостью", но Господь называет их "прелюбодеянием". Послушайте еще раз Его слова, обращенные к Израилю через Иеремию:
"Как можешь ты сказать: "я не осквернил себя, я не ходил вослед Ваала?" Посмотри на поведение твое в долине, познай, что делала ты, резвая верблюдица, рыщущая по путям твоим! Привыкшую к пустыне дикую ослицу, в страсти души своей глотающую воздух, кто может удержать? Все ищущие ее не утомятся: в ее месяце они найдут ее. Не давай ногам твоим истаптывать обувь и гортани твоей - томиться жаждою - Иер. 2:23-25.
Господь говорит: "Я люблю тебя, а ты предаешь Меня без колебания. Мне так больно. Разве ты не видишь, что мы созданы друг для друга? Я хочу, чтобы ты вернулся ко Мне". А Израиль отвечает, как любой прелюбодей или "зависимый": "…не надейся, нет! ибо люблю чужих и буду ходить вослед их" (Иер. 2:25).
Возможно, нам удастся передать то, что чувствовал Бог как "супруг" Израиля, более рельефно. Вырастив Израиль прекрасной и грациозной женщиной, Он, к удивлению, никак не может добиться ее сердца, которое она постоянно отдает прелюбодеям. Живой Бог, Творец вселенной, не может завоевать ту единственную, которую Он возлюбил, но не потому, что у Него есть какой-то изъян, а потому, что ее сердце занято другими, ее незаконными любовниками.
Многие из нас наталкивались на непреодолимые преграды, разделяющие нас с другими людьми, - будь то родители, друзья или любимые. Чем бы это отчуждение ни было вызвано - незалеченными ранами или сознательным грехом, - мы мучительно переживаем их отказ от близости с нами, считая его следствием своей "несостоятельности", неспособности покорить их. В отличие от Бога, мы начинаем думать, что у нас какие-то проблемы с самооценкой.
В то время как Господь становится еще более неистовым в Своей любви к нам и посылает Своего Сына умереть за нашу свободу, большинство из нас выбирают вероломных любовников и сами становятся такими же. Мы отказываемся от стремления к взаимоотношениям, развивающимся в великой истории, где мы рискуем быть отвергнутыми, и становимся героями и героинями маленьких историй, где можем привлечь людей своим умом или красотой (или, по крайней мере, одурманить себя минутным чувством трансцендентного).
Список прелюбодеяний бесконечен: там есть экзотическая танцовщица и религиозный фанатик; алкоголик и наркоман; проститутка и мужчина, пользующийся ее услугами; красноречивый пастор, прельщающий словами, и женщина, прельщающая телом. Есть прелюбодеи, которые никогда не изменяли физически, но провели жизнь, мечтая о том, чего уже не вернуть, как Эшли в романе "Унесенные ветром". То, что роднит всех этих прелюбодеев, - это стремление с помощью удовольствий, которые были бы в их власти, достичь чувства нерасторжимого единства с вечностью.
В культе богини плодородия доступ к божеству (трансцендентному) получали через половые сношения со жрицами храма. Возможно, потакая своей зависимости, мы, в сущности, занимаемся проституцией и втягиваем в это других похожим образом. "Каждый мужчина, стучащийся в дверь борделя, ищет Бога", - сказал Г. К. Честертон.
На первый взгляд те, кто живет в прелюбодеянии - незаконными сердечными интрижками, - кажутся более страстными, чем те, кто живет в дурмане. Но эта страсть требует служения себе или использования других, а значит, она не оставляет места для любви. Прелюбодеяние иссушает нас и побуждает утолять жажду снова и снова, и так без конца в "суете сует", как сказал Соломон. Джими Хендрикс, современный поэт, умерший от передозировки наркотиков, выразил это так: "Ни в чем не осталось жизни".
Выбрав путь одурманивания сердца, который обещает, что мы получим жизнь, если будем должным образом выполнять определенные требования, путь, казавшийся таким прямым и безопасным, когда мы только ступили на него, мы не придем к пониманию того, что же делать с сильным желанием, которое Господь дал нам. Ведь это желание может привести нас только к близости с Ним. Если мы попытаемся подавить его, то станем недоступными для тех, кому мы нужны; как отец, который отрывается от газеты, чтобы посмотреть на хаос, царящий в его семье, но не делает ни одного движения, чтобы что-то изменить.
Если же мы выберем путь потворства своим слабостям, стремясь достичь трансцендентности в прелюбодеянии, то быстро разочаруемся в очередном удовольствии и отправимся искать тайну где-то в другом месте. Как мужчина, который не может остановиться на одной женщине, или алкоголик, который должен пить все больше и больше, чтобы чувствовать себя сносно. "Есть только одна Личность, Которая может унять жестокую боль человеческого сердца, - это Господь наш Иисус Христос", - сказал Освальд Чемберс.
У края бездны
Что же тогда представляет собой другая дорога, на которой так мало путников, - дорога нашего сердца?
Обычно мы представляем себе середину жизни христианина как время, когда уже приобретены хорошие привычки и сопутствующие им добродетели. Но, приглашая Иисуса в "саднящую бездну" своего сердца, мы, возможно, должны будем освободить для Него место и позволить желанию вспыхнуть вновь. "Дисциплина, навязанная извне, не будет соблюдаться, если не согласуется с желанием, идущим изнутри", - сказал Досон Тротман. Наш духовный путь подходит к тому месту, где требуется вовсе не религиозная деятельность. Здесь Господь раскрывает объятия и просит нас отказаться от наших любовников и начать жизнь с Ним, открыв наше сердце и став к Нему ближе. Это место, откуда сатана выманил Адама и Еву. Оно и влечет, и пугает нас. Некоторые из нас охотнее вернулись бы к заучиванию стихов из Писания, или в группы по изучению Библии, или к служению - куда угодно, лишь бы это избавило нас от той неизвестности, к которой ведет путешествие с Богом. Мы отчасти убеждены, что сможем найти жизнь и без этого путешествия. Но это не так.
"Мы - создания с половинчатым сердцем, - говорит Льюис в книге "Значение славы", - поглощенные выпивкой, сексом и своими амбициями [и религиозной деятельностью], в то время как нам предлагается безграничное счастье. Мы похожи на невежественного ребенка, который хочет продолжать лепить куличики из грязи в трущобах, потому что не может представить себе, что означает предложение провести каникулы на море. Нам слишком легко угодить".
Желание, которое Бог дал нам, неистово в страстном стремлении найти Того, Кого мы не знаем. Его мощь и напор настолько велики, что мы можем ненадолго удовлетворить его лишь в мгновения истинной духовной близости или сексуального экстаза. И когда эти минуты проходят, нам остается от них лишь боль, желание обрести то неуловимое, что мелькает воспоминаниями о невинности, познанной и утерянной. Но если мы все-таки решили стать возлюбленными Господа, то у нас есть надежда на восторг, который ждет нас впереди.
Все христиане рано или поздно снова подходят к краю той бездны, где наши сердца довольствовались вероломными любовниками - будь то стремление к компетентности и порядку или поиски удовольствий. Если мы прислушаемся к своему сердцу, возможно, впервые за все время, то оно скажет нам, как изнурено оно всем этим.
Мы вновь окажемся на перекрестке путей сердца. Оглянемся вокруг и увидим, что эта бездна отделяет тех вероломных любовников, которых мы познали, от Христа, и поймем, что Его призыв доносится с противоположной стороны. Иисус не только будет звать нас, но и раскроет объятия нам навстречу. Он скажет, что проложит мост через пропасть, если мы останемся с Ним. Мы слышим Его, но Его язык слишком странный для нас, он похож на наречие, на котором говорили те, кто использовал нас, а затем оставлял в одиночестве на дороге, беззащитных и никому не нужных. Мы пятимся назад. Многие возвращаются на ярмарку тщеславия и вновь закладывают свое сердце под проценты, чтобы купить как можно больше того, что так привычно и знакомо.
Немногие из нас приободряются и делают шаг к пропасти. Мы роемся в чемодане и достаем старый, рваный пергамент с картой и записями тех, кто прошел по этому пути перед нами; тех, к кому мы отнеслись с презрением. На этот раз их слова кажут-ся интригующими. Мы понимаем, что они говорят нам что-то истинное о нашем сердце. Один из них написал:
Как трудно духом нам подняться
Средь вечных мук толпы людской,
Чтоб Богу верными остаться
И не увлечься суетой.
Мы предпочтём скорей погибнуть,
Чем по тернистому пути,
Собрав всю нашу волю к жизни,
За светом Истины идти - Дж. Макдоналд. Дневник ветхого человека
И все же этот язык нам мало понятен. Наши любовники настолько "срослись" с нами, что разрыв воспринимается как собственная кончина. А на самом деле они просто не дают нам увидеть пустоту нашего сердца. Нам интересно знать, можно ли продолжить жизнь без них. Мы еще раз заглядываем в записи в поисках чего-то более ободряющего. Дальше путешественник пишет:
Хоть рождены мы духом свыше,
Но бодрствовать всегда должны,
Чтоб голос Божий ясно слышать
И не пойти дорогой тьмы.
Его слова нас не только поражают, но и тревожат. Мы-то думали, что дождемся от него наставлений в вере. А вместо этого он приказывает нам не подавлять желания своего сердца, а распахнуть его навстречу Богу. "И на что это похоже?" - спрашиваем мы.
"Ответ тебя удивит, - говорит одна из тех, кто стоит вместе с нами у края бездны. - Он удивит тебя, так как твой путь неразрывно связан с окружающими тебя людьми и твоей работой". И она начинает рассказывать нам историю о том, как один из "демонов дороги" стал препятствием на ее духовном пути. Она - психолог-консультант. Не так давно двое ее пациентов выразили ей свою признательность за помощь, сказав, что она за два сеанса сделала для них больше, чем предыдущий консультант за несколько месяцев. К своему удивлению, она разозлилась на них, напомнив, что им не следует ждать от нее того, что они должны делать сами. Задумавшись о своем внезапном приступе гнева, она поняла, что еще не совсем поверила в то, что в состоянии жить свободно, как женщина, которая может дарить радость. Этот "демон" убедил ее в том, что признавать свое умение помогать другим и принимать за это благодарность - неприлично и ее могут перестать ценить как специалиста. До этого момента соблюдение приличий помогало ей выживать, и она забыла о том, что Господь вложил в нее что-то действительно дарящее радость, независящее от ее компетентности и умения держаться в рамках приличий.
Когда путница закончила свой рассказ, мы пришли к выводу, что свобода ее сердца непосредственно зависит от ее веры в свою способность дарить радость; от надежды на то, что прекрасно само по себе. Именно эту веру и хочет отнять враг. Мы вспомнили, что последняя строчка послания на воротах ада в "Божественной комедии" Данте звучит так: "Оставь надежду всяк сюда входящий". В старых записях мы нашли также предостережение апостола Петра, напоминающего о том, что наш враг трудится непрестанно (как лев, ищущий кого поглотить) и старается убедить нас, что нет ничего хорошего - ни в нас, ни в Боге, ни в Его планах на будущее. "Такой вещи, как истинная добродетель, не существует, - рычит наш противник, - а если и существует, то она смертельно скучна".
Вместе мы еще раз убедились в том, что это наш враг внушил нам, что "добро" - синоним слова "приличие": ведь именно приличия просили соблюдать в гостиной тетушки Сюзи теплым летним днем, когда нам так хотелось покачаться на качелях.
Мы заключаем, что для того чтобы верить в добро, которое освободит наше сердце, мы должны быть готовы позволить Вечному зову звучать в наших желаниях. После того как произошло грехопадение, этот Зов настигает нас внезапно, очаровывая на мгновенье небесной красотой. Старые записи предупреждают нас, что удержать ее нельзя. Что-то в глубине нашей души знает, что записи говорят правду, и если мы попытаемся удержать ускользающую красоту, то станем поклоняться ей, и Священный роман превратится в блуд с вероломными любовниками. Мы понимаем, что должны позволить нашему желанию томить нас, подобно бабьему лету, когда последнее тепло умирающей природы пробуждает в нас и радость, и грусть, несмотря на обещание, что все вернется с приходом весны.
Заинтригованные всем этим, чувствуя, как ветер обдувает наши лица - почти забытое ощущение, - мы всерьез решаем ступить на путь, которого так долго страшились и избегали. И тут нас настигают наши старые любовники, жаждущие мести. Они обещают снова наполнить наше сердце любовью, если мы дадим им еще один шанс. Они даже обязуются стать более религиозными, если это поможет.
Привлеченные знакомыми голосами и по-прежнему немного напуганные тем неизвестным, что ждет нас на этом пути, мы еще раз заглядываем в наш чемодан в попытке хоть как-то разрешить свои сомнения. Мы отыскиваем слова, написанные другим путешественником, который тоже стоял перед бездной, приведшей нас в такое замешательство. Он говорит, что даже такая сильная неуверенность и колебания - часть пути, который нужно пройти сердцу, и лишь Бог в силах освободить нас. Он советует нам молиться так:
Сокруши моё сердце, Господь Триединый,
Обнови, исцели и очисти меня,
Чтобы мог пред Тобой я предстать неповинным,
И погибла б в борьбе этой гордость моя.
Пусть Тобою я буду истерзан, изранен,
Как зерно, измельчён, перелит, как вино,
Чтоб, прошедший сквозь муки и пламя страданий,
Я в смиреньи прославил Тебя Одного.
Я живу, как насильно захваченный город,
Твой наместник, мой разум, помочь мог бы мне,
Но в плену он у лжи и сомненьями полон,
Оттого я с трудом поклоняюсь Тебе.
Любишь Ты - я любовь принимаю охотно,
Но грехом обручен я врагу Твоему,
Разруби этот узел и брак мой расторгни,
И навеки в Свою заточи Ты тюрьму.
Когда буду пленён и Тобою похищен,
Лишь тогда я свободу свою обрету.
Когда стану рабом Твоим, жаждущим, нищим,
То в Тебе и покой, и свободу найду.- Дж. Донн. Стук сердца
Немного опасаясь молиться за такое смелое действие неистового Бога, Который нас любит, мы присаживаемся, чтобы обдумать наше положение. Но на этот раз мы честны с собой. Мы признаем, что на ярмарке тщеславия мы никогда не чувствовали себя как дома. Мы признаем, что действительно находимся в плену у вероломных любовников, которым доверились в надежде, что они защитят нас от Стрел и утолят нашу жажду. И мы не можем отрицать, нравится нам это или нет, что наша жизнь всегда была переплетена с жизнями персонажей Священного романа. Мы жили под градом Стрел, некоторые из которых были драконоподобны в своей ярости, другие же напоминали насекомых-паразитов - маленьких, но беспрестанно причиняющих беспокойство. Священный роман коснулся нас на мгновенье - и исчез. Он поразил нас удивительным открытием: нам нечего терять. Мы поднимаемся, берем чемодан и отправляемся в путешествие. Что-то заставляет нас искать маленький клочок бумаги. Слова, написанные там, не давали нам покоя, когда мы вновь возвращались на ярмарку тщеславия. Теперь мы читаем их, чтобы отбросить последние сомнения:
Из двух дорог на перепутье в лесу я выберу ту, по которой ходят меньше всего, и это все изменит.
Мы пускаемся в путь по этой дороге и чувствуем, что начинаем ощущать полноту жизни, как никогда до сих пор. Мы не представляем, как преодолеть бездну, но нам кажется, что путешествие будет радостным. Однако нас беспокоит множество вопросов. Как мы должны понимать этот путь, по которому так мало людей отважилось пройти? Как мы сведем всех персонажей и все сюжеты Священного романа в нашем сердце и разуме воедино так, чтобы это позволило нам измениться под воздействием истории, которую рассказывает Бог? Есть ли у нас все, что нужно для путешествия? Внимательно ли мы собирались в этот полный неизвестности путь, в который ведет нас сердце? Возможно, нам следует вернуться домой и взять с собой еще кое-что, да и отдохнуть как следует перед предстоящим паломничеством? Все эти вопросы тревожат наше сердце, когда мы отправляемся в путь.
