1. С какого дна достал меня Господь, Возможно, будет людям интересно. Он смог во мне гордыню побороть, Да будет это каждому известно. Начну я с детства, с самого начала. Родился я « поскрёбышем» в семье. Шестым ребёнком мать меня рожала, Но, рос я непослушным, как мы все. Отец работал сторожем, а мама Портнихой очень знатною была, Но, денег, ни на что нам не хватало, А роскоши душа моя ждала. Хотелось жить красиво и беспечно, Чтоб сразу всё! И много… и всего! Учиться не хотелось мне конечно, Я взялся за другое ремесло… Стал выпивать лет, кажется, в тринадцать, Курить чуть раньше; в восемь, или в семь. С мальчишками по улицам скитаться, А школу позабросил я совсем. Недолго ждать. До краж мы докатились. А постепенно и до грабежей. На улице мы выживать учились, Ведь люди гнали нас везде взашей. Милиция в те времена не спала, Дружков моих ловили, чтоб судить. Ну, а меня фортуна охраняла, Я думал, что я так смогу прожить. Но очередь моя пришла однажды, Мы выпили с дружками, как всегда, Я приключений очень сильно жаждал, Ведь думал – не поймают никогда! С прохожего часы тогда мы сняли, Так, ради развлечения – пустяк, И кошелёк, конечно, отобрали, А он в милицию подался - «подлый враг!» Тогда мне уже было девятнадцать, И я в колонию, « по взрослому» попал. Но, этого не думал я стесняться, Дерзил, хамил, везде конфликтовал. И в изолятор попадал я часто, А сроку было около трёх лет. Но не покорен был я местной власти, Я думал: на меня управы нет! Четыре года мне ещё « влепили»! Прямо в колонии добавили мне срок. Остановить характер мой решили, Но я не принял это, как урок. Конечно, стал я сдержанней немного, Но злоба переполнила меня. Несправедливо дали мне так много, Но, знал, что « отыграюсь» ещё я! 2. Прошло семь лет и вот я на свободе. Приехал в Курск, в любимый город свой. А он не изменился даже вроде, Круг криминальный был у нас большой. За старое, конечно же, я взялся. Но мне положен был тогда надзор. Милицией я часто проверялся, Короткий был со мною разговор. Однако, я теперь в тени держался, На криминал открыто не ходил, Других подставить «под тиски» старался, Но наворованное, « хапать» приходил. И в карты я играл совсем « не хило», Дурил, доверчивую молодь, «сподтишка», Меня братва на зоне научила, Была уже набитою рука. Скажу вам честно, зона – это школа, Она не исправляет никого. Свои порядки, среди произвола, Но, каждый знает, хочет он чего. И каждый там сидит « несправедливо» Поэтому и мстит за всё « ментам», А жизни всем нам хочется красивой, Но только не тому нас учат там. Однажды меня всё же подловили, На опоздании, не вовремя пришёл. На первый раз меня предупредили, И кончилось всё очень хорошо. Потом я опоздал ещё два раза, Но всё кончалось вроде бы добром. А безнаказанность, она ведь, как зараза, Тебя подкараулит за углом. И я опять попал, друзья, на зону. Год с половиной, дали в этот раз. Конечно же, всё было по закону, Но, это понимаю я сейчас. Тогда же опоздал домой немного, Минут пятнадцать задержался во дворе, Со мною поступили « слишком строго», Но я ж не пёс, закрытый в конуре! Мы в армию кого-то провожали, От дома был недалеко вокзал, Но у подъезда меня всё же задержали, К себе домой чуть-чуть я опоздал. « Несправедливо!» - злость во мне кипела. Ведь не «на деле» взяли, за « ништяк», Я ничего поганого не сделал, Но это я смотрел на это так. 3. На самом деле, о, я отрывался! И много в Курске « дел» я натворил. Но даже не на картах я попался, И не за то, что воровать учил. И не за то, что юные мальчишки, Шли по наводке грабить город мой. Как мне казалось, был я умным слишком, Руководил безумною толпой. И озверевшие юнцы ночной порою, Терроризировали в подворотнях всех, Наученные грабить «лохов» мною, Они грабёж считали за успех. А я, как «лох» на мелочи попался, Но я же «им» за это отомщу! За «беспредел ментов» я обижался, Как отомстить, я метод отыщу. Но под Архангельском на зоне, был я «кротким», Спокойно отсидел я весь свой срок. Но на свободе был мой срок коротким, Всего два дня… был очень я жесток… По пьяни, в драке, нож всадил в кого-то, И загремел на целых восемь лет! Как люди, жить мне было неохота, И снова натворил я много бед. Перед судом «в психушке» проверяли, Откуда хитроумно я сбежал. Поэтому мне восемь лет и дали, Вот так рецидивистом я и стал. Два года я сидел в «тюряге», в Курске, И лютой ненавистью ненавидел всех. Меня теперь боялись даже урки, Ведь для меня убить было – не грех! Однажды я устроил потасовку, Среди сокамерников, кровь текла рекой, Я проявил особую сноровку, И снова заработал срок другой. Ещё семь лет за это « припаяли», И « Белый лебедь» ждал меня теперь, Колонию красиво так назвали. Под Соликамском, затворили за мной дверь. Там многие отпетые пропели Прощальный лебединый свой куплет, И смерти моей многие хотели, Но, впереди меня ждало тринадцать лет… 4 Тринадцать лет. Но за себя ручаться, Я понял, что конкретно, не могу. Мне срок добавят, я ведь буду драться, Ну, или в лучшем случае, сбегу… Стал размышлять я о побеге постоянно. А что? Россия наша очень велика. Побегаю и пошалю, ведь странно, Чтобы меня загнали, как быка. Я стал готовиться к побегу, понимая, Что одному не справиться совсем. Подельников нашёл всё, сознавая, И мы решили множество проблем. Один из них «начальник пилорамы», (Я ставку больше делал на него). План был хорош, да и надёжный самый, В щепе уехать, только и всего. Но второй план был, так на всякий случай: В заложники кого-нибудь мне взять. Но первый вариант, конечно, лучший, Я не хотел кого-то убивать. Оружием на зоне я запасся: Три боевых гранаты и ножи. Второй напарник, правда, вдруг затрясся, Бывают же такие виражи! А Таранюк, (начальник пилорамы), За что-то в изолятор загремел! Второй подельник, трус последний самый, Наш план побега выдать, гад, посмел! Пришлось второй план приводить мне в действо. И видит Бог, я это не хотел. Хотелось совершить всё без последствий, Но, видно, у меня такой удел. Держа в руках гранату, чеку вынул, И приказал освободить Таранюка. У самого, конечно жилы стынут, Но у меня б не дрогнула рука! Начальник пересылки постарался, Отвёл меня к дрУгану моему, Освободил, и в кабинет подался; Диктую я условия ему. Он позвонил начальнику всей зоны, Чтоб нам возможность дали убежать, Чтоб мы могли уехать из колонии, Они автомобиль должны нам дать. А в Соликамске было всё готово, Три « ксивы» и одежда для троих. Лишь были бы мы живы и здоровы, Хотел я обвести вкруг пальца их. Но, у тюремного начальства план другой был. Они решили обезвредить нас. Охранники кругом зашевелились, Всегда за зоной нужен глаз да глаз! Нам предложили провести переговоры, Пришёл особый опер, прокурор, И предлагали нам, избегнут ссоры, Оружье сдать и кончить разговор. Я начал спор и сразу не заметил, Как опер оказался сзади нас. Начальство не бросает слов на ветер, И не шутило, кажется, сейчас. У нас с напарником в руках есть по гранате, А опер вынул быстро пистолет, И стрельнул он в Таранюка, не кстати, Но выхода у нас уже и нет! Стрелял он и в меня, но промахнулся, А ведь стрелял, казалось бы, в упор. В тот миг, Господь наверно, встрепенулся, И был убит не я, а прокурор. В руках подельника граната разорвалась, Одну мне ногу по колено отсекло, А у второй стопу лишь оторвало, Кровищи море в кабинете натекло. Но, в ярости я кинул две гранаты, Одну вслед опера, другую же, на стол! Начальник зоны ужасом объятый, Нырнуть успел, как жирный карп, под стол. Отделался царапинами только, От смерти его это и спасло, А мне в горячке было и не больно, Вот, только крови много натекло… 5. Примерно через час пришла охрана, И вышвырнули нас с Таранюком, На улицу, но радоваться рано, Тот мёртв, а я, гляди – живой… С меня сорвали рваную одежду, И кто-то так отчётливо сказал: « Его бы застрелить, как пса, невежду!» На что другой охранник отвечал: « Сам здохнет, сволочь, кровью истекая! На улице, тем более мороз!» Я это слышал, смутно понимая, Что это было сказано всерьёз. Потом я просто потерял сознанье. А к вечеру, нас в морг убрать пришли. И я увидел в их глазах отчаянье, Они меня живым ещё нашли! И это было многим непонятно, Как мог я выжить после ран таких? Я кровью не истёк, замёрз лишь знатно, И этим я удивил себя, и их. Я закричал: « Чего глядишь? Добейте!» Калекой быть я вовсе не хотел. Я в ярости кричал: « Скорей убейте!» Но тот охранник, видно пожалел. Он вызвал скорую, меня в больничку взяли, Я был уже, казалось, не жилец, Давление, когда мне измеряли, Сказали: « Он скорей уже мертвец…» Но ноги мне забинтовали туго, Палату опечатали мою, Ключ от палаты, передав друг другу, Дежурили и ночью на посту. Я день лежал в палате – одиночке, И про себя, конечно, размышлял, Что тут уж точно я дошёл до точки, И навсегда калекой уже стал. А после этого кровавого « побега», Мне вынесут смертельный приговор, Меня ведь не считают человеком, И нужно ли вести сей разговор? Решил покончить жизнь самоубийством. Присел, смотал с ноги кровавый бинт, Скрутил жгутом, и даже удивился, Что больше кровь из раны не бежит. Осталось лишь петлю одеть на шею, Ну и потуже узел затянуть. Дождался ночи, будет так быстрее, Охрана ведь моя должна уснуть. И вдруг в окошко кто-то постучался, Я жгут свой под подушку положил. В окошке наш завхоз нарисовался, « Саш, хочешь чаю?» - он меня спросил. У зеков чай, всегда на первом месте, И я ответил: « Да, хочу, неси!» Он двери вскрыл, и чай мы пили вместе. Как он решился, ты меня спроси? Он тоже был «сиделец», но в фаворе, С администрацией работал заодно. Но я не думал о его позоре, Мне теперь было просто всё равно. Всю ночь о жизни мы проговорили, Пока « подъём!» звонок не прокричал. О времени мы с ним совсем забыли, Но тут он очень быстро убежал. « Ох, надо ж мне халаты приготовить!» - и за дверями мигом он исчез. Мне захотелось лучших вдруг условий, Проснулся к жизни снова интерес. Задумался: « Да это просто чудо, За семь часов я кровью не истёк! И не замёрз... И жить теперь я буду… Такое сделать мог, лишь только Бог! Завхоз ко мне прийти не побоялся, Печать он вскрыл, чтоб чай со мной попить! За это можно с должностью расстаться. Наверное, я буду дальше жить. Здесь точно действовала неземная сила, И в голове звучало слово – Бог! Меня от смерти что-то ж, сохранило, Ведь даже жгут себе я приберёг. Но он мне был теперь совсем не нужен, Мне безразличной стала моя смерть. И к смертной казни буду я осУжден, Но больше не боюсь я умереть… А вслух я произнёс: « Я обещаю, Что руки на себя не наложу. Со мной Господь, я это точно знаю, И с Богом я моим теперь дружу. Он проявил к такому негодяю, Немыслимую милость и любовь, Служить Тебе, Господь я обещаю!» Твердил слова я эти вновь и вновь. 6. Через полгода Пермский суд назначил, По совокупности мне смертный приговор. И он меня совсем не озадачил, Я ж был теперь убийца, а не вор. Верховный суд сей приговор оставил, Без изменений. И теперь я ждал, Когда меня спокойно расстреляют, Но этот час никак не наставал. В расстрельной камере, теперь вдвоём с Сергеем, Мы ждём, когда настанет этот час, И молим Бога, чтоб настал быстрее, Ведь разве это жизнь теперь у нас? А у меня и ноги распухали, Я на коленях ползать только мог, Они мне боль такую доставляли, Что стиснув зубы, жить теперь я мог. К тому же ещё астма развивалась, Я и дышал теперь уже с трудом, И часто мне теперь уже казалось, Что лучше будет мне перед Христом. На мой топчан упала сверху глыба, Как раз после подъёма моего, Наверное, и тут Христу спасибо, Я жил ещё по милости Его. Пыль известковая стояла ещё долго, И после этого я задыхаться стал. Просил таблетки, но начальник строгий, « Быстрей умрёшь!» - мне только и сказал. К тому же я не мог помыться в бане, И приходилось обтираться тряпкой мне, Порой, охватывало мерзкое отчаянье, И сердцем я горел, как бы в огне! Так много лет я ждал своей кончины, Но всё откладывался смертный приговор. Ведь не было печальнее картины, Как смертники ведут свой разговор. Жить становилось мне ещё труднее, Я задыхался чаще с каждым днём, К Христу взывал: « Ну, прекрати мученья!» Но Он молчал, в величии Своём. И вдруг, как яркий луч мысль озарила: «Господь даёт тебе последний шанс!» Я обомлел, неведомая Сила, Живёт здесь рядом, в комнате у нас… И я не должен больше просить смерти, А должен всё покорно принимать! Я искренне покаялся, поверьте, Как малое дитя я стал рыдать! Господь всё видит, Он меня здесь держит, И для меня имеет в жизни цель! Я этой мыслью просто был повержен. Но, в камеру открылась ночью дверь. Сергея увели. А я остался. Забыл вам рассказать, ведь перед тем, «Новый Завет» в кормушку нам подался, И было непонятно даже кем… Когда закрылись двери за Сергеем, Я понял, теперь очередь моя. От этого мне стало веселее, Ведь смерти не боялся больше я. Теперь был в вечной жизни я уверен, Рожденье новое мне дал Иисус Христос. Не передать словами чувство это, Я был спасён, и это не вопрос! Хотелось сделать что-нибудь такое, Чтобы порадовать Спасителя Христа, Я понял, для Него жить стоит, И так, чтоб жизнь была чиста! Я объявил, что я курить бросаю, Все смертники смеялись надо мной: « Тебя, возможно, завтра расстреляют!» Им непонятен был дух новый мой. Я каждый день теперь Христу молился, И постоянно Библию читал. Но, как-то со мной случай приключился, Я понял, что мне грех один мешал. Во всём покаялся я, но не простил одно я, Меня один охранник оскорблял. Я представлял его перед собою, В молитве преткновением он стал. Вновь я покаялся, и вновь моя молитва, Лишь только радость доставляла мне. Так в сердце проходила моём битва, Я к Небу приготовлен был вполне. Прошло пять лет. Мой приговор пересмотрели… И не пожизненную кару дали мне! Двенадцать лет мы в камере имели… Я благодарен Богу был, вполне! Заслушав новый приговор, я помолился: « Благодарю от всей души Тебя! О мой Господь, к Тебя я обратился, И Ты жизнь изменил мою, любя!» 7. Ещё сначала был я в одиночке, Но вскоре в общую меня перевели, Я искушенью там подвергся срочно, Такие правила в тюряге завели. Мне старший предложил чай с сигаретой, Но я сказал, что больше не курю, Молюсь в уме я Господу об этом, А тот мне говорит: « Бери, дарю!» И пачку сигарет на стол кидает, Отличных, дорогущих сигарет. Струёю дым в лицо мне выпускает, И, как я только удержался, сказав: « Нет!?» Вдруг, запах стал мне очень неприятен, И безразличен сигаретный дым. Сказал я: « Забери-ка их, приятель, Не рад сейчас подаркам я твоим!» Так много раз Господь являл мне милость, И я был у Него на высоте. Но вновь несовершенство мне открылось, Не всё ведь было хорошо во мне. Однажды в камере охрану обсуждали, И я с обидой тоже рассказал, Как раньше меня эти оскорбляли, А ведь забыть я это обещал. На другой день проверку проводили, И в камере нашли колоду карт. « Чьи это карты?» у меня спросили. Сказал: «Мои!», хоть был не виноват. Я думал выручить сокамерников братьев, Меня ведь, как калеку, пожурят… Но, я ошибся, строгим был начальник, Меня в подвал закрыли, будто в ад! Тот изолятор был наполнен вонью, Там нечистоты капали, прям с труб, И нары сломаны, а сотни насекомых, Напали на меня, но я ж не труп! Сначала я озлобленно ругался, И вопрошал Христа: « Скажи, за что, На растерзание я комарам попался? Ведь я не сделал даже ничего!» Но, тут же, понял, что я всё нарушил: Припомнил зло, а во - вторых – солгал. Горело сердце, я укоры слушал, Меня Господь прям там и обличал. И я взмолился: « Господи, прости мне, Я справится с собою, не могу! Последний раз прошу, Ты помоги мне, Такого не желаю я врагу!» Стал петь псалмы, и славить за всё Бога, И радостью наполнилась душа, Отбыл всё наказание я строго, И понял, с Богом жизнь так хороша! Не важно, где ты, важно быть с Иисусом, И верным оставаться до конца! Я никогда, конечно, не был трусом, Но так я познавал любовь Творца! Потом в колонию к нам прибыли баптисты, Они нас посещали каждый раз, Их принимали люди за артистов, Пока они не просветили нас. Они мне много книжек передали, Я всё внимательно перечитал. Приезды их к нам, радостью нам стали, Я лидером в колонии той стал. Чуть позже познакомился я с ними, И братья мне протезы привезли, Теперь ходил «ногами я своими», И мог уже Благую Весть нести. Через полгода братья со свободы, Просили предоставить мне УДО, Я отсидел тридцать четыре года, И расплатился с обществом за всё. При рассмотрении такого ходатайства, Был против меня местный прокурор, Ведь от расстрела до УДО дистанция, В его уме перекрывала всё. Он говорил: « Куда же ты поедешь? Тебя уже давно никто не ждёт! И о свободе ты наверно, бредишь?» Но я ответил: « Ждёт меня Господь! И у меня теперь есть много братьев, По вере, они все меня там ждут!» И после этого он дал своё согласье. И вот, теперь я перед вами тут. Велик Господь! Он и таких не губит, Каким был я. Он исправляет всех, Кто Его сердцем и душой возлюбит, И кто возненавидит мерзкий грех! Я каждый день Иисуса прославляю, Уже я и крещение принЯл, Всю жизнь свою Христу я посвящаю, Он навсегда Спасителем мне стал! От автора: Брат Александр много потрудился, Он Благовестие по зонам всюду вёз. Он сам от Бога свыше возродился, И многих спас через Него Христос! Велик Господь, Он чудо совершает, И изменяет жизни горемык, По имени детей Он призывает, Когда настанет обращенья миг! Брат Александр уже ушёл в седую Вечность, Но перед смертью смог в Германию попасть, Он людям отдавал свою сердечность, Хотя об этом и не смел мечтать! И бывший смертник жив теперь навечно, Да славится Великий, Мудрый Бог! Мы будем Его славить бесконечно, За то, что вытащить из бездны брата смог! 24-25.01.19