Мы с Бобби разыскали Айабокину, вождя индейцев племени мотилонов, одного на просеке у вершины обрывистого холма в джунглях. Ростки банана и юкки уже пробились из земли. Для выпаса скота было отделено значительное пространство - луг размером больше двухсот квадратных километров. Пока мы с Айабокиной обсуждали успехи индейцев, внизу на реке послышался шум моторной лодки. Она подошла слишком близко к берегу, чтобы мы мости ее увидеть, но было слышно, как лодка остановилась. Добраться до просеки - дело нескольких минут, но смуглолицый мужчина появился раньше, чем мы ожидали.
- Добрый день, - сказал он грубо по-испански. Смуглолицый запыхался и нетерпеливо ждал, пока мы с Айабокиной продолжали разговор. Краем глаза я увидел, что это был Умберто Абрел, один из преступников, осевших в этих краях. Я знал, что у него был скверный характер и что он угрожал мотилонам. Сейчас он явно был зол.
Когда наша беседа с Айабокиной закончилась, я сказал:
- Добрый день, Умберто.
Он сильно вспотел, с лица со впалыми щеками стекали крупные капли пота. Его так перекосило, что мне стало не по себе.
- Я пришел сказать вам, чтобы вы убирались с этой земли, - заговорил он. - Это моя земля. Я - колумбийский колонист. Я имею право претендовать на землю для колонизации, и я предъявляю претензию на эту землю. Можете проваливать...
Абрел обращался ко мне, но прервал его Бобби:
- Я кое-что хочу тебе сказать. - Бобби говорил медленно, негромко, но очень убедительно. - Это наша земля. Она всегда была нашей землей, и она всегда будет нашей. Мы уступили тебе достаточно. Шесть месяцев назад ты требовал, и тебе дали земли, но что ты сделал? Ты продал ее и теперь хочешь еще. Больше мы не дадим. И будем защищать свое.
Аргументация была короткой. Умберто начало трясти. Жилы на его шее вздулись стальными канатами, лицо побагровело. Он схватил Бобби за плечи и заорал:
- Это мои земли. Они мои. Прочие могут убираться. Потом он отпустил Бобби, но трястись не перестал.
Страх холодом пополз по моей спине. Но Бобби был уверен в себе.
- Ты ошибаешься. Эти земли тебе не принадлежат. И не будут принадлежать, - отчетливо сказал он.
Из углов рта у него вылетали слюни, оседая крапинками на багровой физиономии. Потом он положил указательный палец на большой палец правой руки так, что они образовали крест, и протянул к нам. Глаза Умберто выкатились из орбит, рука так тряслась, что он едва мог ее держать. Абрел поцеловал крест из пальцев.
- Клянусь Богом! - сказал он, снова целуя пальцы, и плюнул на землю. - Клянусь всеми святыми!
Умберто снова плюнул, его голова задергалась так неестественно, что это больше походило на приступ, чем на сознательные действия.
- Клянусь Девой Марией! - Плюнул третий раз... - И клянусь этим крестом!
Он снова плюнул, затем, сурово взглянув на нас, поднес пальцы ко рту и поцеловал крест из пальцев. Его голос перешел в гортанный.
- Я убью вас!
Потом он пронзительно закричал:
- Ради этого креста, я убью вас!
По-прежнему багровый, с канатами мускулов, вздувшимися венами, Абрел повернулся на каблуках и стал спускаться к берегу. Мы молчали, пока не услышали, как лодка сорвалась с места, исчезнув вдали.
Меня пробирала дрожь.
- Бобби, он это сделает. Он убьет. Он имел в виду именно это.
- Ты прав, Брушко.
- Что же нам делать?
Мы с Бобби и Айабокиной решили принять меры предосторожности.
- Но, Брушко, - сказал Бобби, - все это не даст настоящей безопасности. Только Бог может нам помочь.
Втроем мы склонили головы, вместе обратившись к Богу. И когда мы помолились, мой страх сменился радостью, которая охватила меня еще утром при первой встрече с Бобби. Она окутала душу и тело. В то же время, это была не прежняя радость. Она стала более полной, как будто опасность, страх и боль растворились в ней, сделав ее глубже, теплее и отчетливее.
Как много произошло за несколько часов с того времени, как самолет сделал круг, заходя на посадку, над Рио-де-Оро. Под самолетом, внизу, я мог видеть джунгли, плотный, темно-зеленый покров, простирающийся до самого горизонта. Справа мой взгляд привлекла грязно-коричневая полоса, как бракованная нитка на зеленом ковре. Это была река Кататумбо. Мы пролетели над ней около переправы, и я увидел кучку явно новых домов, составляющих городок, казавшийся затерянным в безбрежных джунглях.
- Но он растет, - подумал я.
Мне пришло в голову, что еще десять лет назад здесь не было ничего, кроме высоких деревьев, закрывающих солнце, и густой поросли внизу. Может быть, можно было услышать крик попугая. Теперь на этом месте был город.
Вспышка радости объяла меня. Не из-за городка, но потому что я вернулся из Америки и скоро снова буду вместе с Бобби, моим названым братом. Я приник к иллюминатору, пытаясь заглянуть вперед. От волнения по спине поползли мурашки.
Старенький, изношенный ДС-3 потерял высоту, и верхушки деревьев так приблизились к днищу самолета, что, казалось, колеса застрянут в них, и мы будем выброшены в джунгли. Но вскоре листва расступилась, и мы оказались над просекой - узкой длинной полосой, как бы вырезанной из джунглей. Тяжело, глухо ударившись, приземлились, включились тормоза и удержали большой самолет на небольшой посадочной полосе.
Пока самолет выруливал у конца дорожки, я искал глазами Бобби среди встречающих. Но не видел его. Только спускаясь по трапу, я заметил его невысокую, но крепкую фигурку, которая выглядела ловкой и сильной, даже под просторной рубахой и темными штанами. Его лицо было смуглее, чем у других ожидающих. И даже с трапа я мог любоваться сиянием его белых зубов. Его улыбка говорила: "Как это здорово, что ты снова вернулся, Брушко." Он никогда не называл меня по-американски Брюсом.
Я бросился к Бобби, подбежав, сгреб в охапку -устроил ему настоящее мотилонское приветствие. Должно быть, мы представляли собой умилительную картину:
невысокий смуглый индеец обнимается с длинным блондином-американцем. Нам это было безразлично.
- Брат, - сказал я, - брат мой Бобаришора. - Я назвал его мотилонским именем, я всегда так делал в торжественных случаях.
Я отодвинул его на вытянутую руку и сказал:
- Ты отлично выглядишь. Как жена, сынишка, они в порядке?
- С женой все хорошо, - ответил Бобби. - Она здорова и счастлива. Ей очень нравится быть мамой прекрасного здорового сына.
- Значит, с ним все хорошо?
- О, да. Он очень упитанный. Посмотрел бы ты на него! Уже прыгает по всему дому, как маленькая обезьянка.
- Пойдем, - добавил он, - не стоять же нам здесь весь день. Пойдем получим твой багаж.
Когда мы вернулись к самолету и получили весь багаж, Бобби спросил:
- А как шли твои дела в Америке? Я вспомнил потоки лиц, бесконечные номера отелей, неотличимые друг от друга, и покачал головой.
- Я не знаю, Бобби. Думаю, я сделал то, что нужно было сделать. Но я ужасно рад вернуться.
Бобби весело болтал о своей семье. Он был таким же счастливым, каким он запомнился мне. Темные глаза сияли. После смерти его дочки я переживал за Бобби; несколько недель он был угрюмый и неразговорчивый. А теперь казалось, что он не может перестать улыбаться.
Получив багаж, мы решили поесть и пошли в город, который начинался сразу за взлетной полосой. На его мощеных гравием узких улицах теснились новые дома, некрашеные стены которых еще пахли свежим деревом, а жестяные крыши все еще блестели среди старых, покрытых пальмовыми листьями домов. Но все эти постройки выглядели такими тонкими и непрочными, что, казалось, они не могут долго продержаться.
В самолете я ничего не ел, и Бобби веселился, глядя, как я объедаюсь колумбийскими деликатесами.
- Теперь, Брушко, у тебя будет полный живот, - сказал
Я знал, что он имеет в виду. Для мотилона "иметь полный живот" имеет большее значение, чем просто не хотеть больше есть. Это означает довольство, удовлетворение жизнью, счастье. Бобби хорошо выразил мои ощущения.
- Как дела с планом по разведению скота? - спросил
- Все идет очень хорошо. На прошлой неделе я был немного обеспокоен, потому что некоторые коровы в горах заболели. Фактически, одна даже умерла. Я думал, мне самому придется делать все и нянчиться с ними, чтобы вылечить. Но все устроилось. Вожди взяли это на себя, коров лечили правильно, они выздоровели. Сейчас прекрасно себя чувствуют, дают много молока.
Он взглянул на меня загадочно и продолжал:
- Вообще-то, Брушко, в Иквиакароре были излишки молока, и оно начало прокисать. Так мы сделали сыр.
- Что? Вы сделали сыр? Как вы его сделали?
Бобби изобразил удивление.
- Сделали, как все делают.
И он принялся хохотать. Наверное, у меня был очень ошеломленный вид.
- Ты оставил нам таблетки. Мы прочитали инструкции и выяснили, как все делать. Очень хорошо получилось. Когда придем в Иквиакарору, попробуешь, если что-то еще осталось.
Я присел от удивления. Еще десять лет назад Бобби был дружелюбным ребенком с чудесной улыбкой. Теперь он вождь своего народа. Возможно, сделать сыр само по себе не очень важно, но это свидетельствовало о том, что мотилоны стали самостоятельными.
- Бобби, - сказал я, - теперь ты вождь своего народа. Это большая ответственность. Он пожал плечами.
- Это не я на самом деле. Теперь многие могут занять мое место. Кроме того, Брушко, Иисус Христос ходит нашими тропами. Он знает нашу жизнь, и Он знает, в чем мы нуждаемся. До тех пор, пока мы не будем пытаться снова обмануть Его, Он будет нам настоящим вождем.
Я кивнул.
- Брушко, - сказал Бобби, - ты бы увидел наши школы! Они переполнены. Большинство учащихся уже прочитали те книги, которые мы перевели, и хотят еще. Особенно из Нового Завета. Они обсуждают прочитанное, как раньше обсуждали только охоту. И старые люди тоже. Мы должны взяться за работу и побольше перевести для них, иначе они не дадут нам покоя.
Я рассмеялся.
- Хорошо, мы займемся этим, как можно скорее. Теперь дело должно идти быстрее, когда мы перевели большинство трудных слов.
Перспектива заняться переводом очень меня обрадовала. К тому же, я сам многому научился из Библии, когда переводил. Я думал о слове "вера" по-мотилонски, слово, которое означает "привязаться" к Богу, точно так, как мотилон привязывает свой гамак к высокому стропилу в своей хижине. "Связанные" с Иисусом, мы можем отдыхать, петь и спать высоко над землей, не боясь упасть.
- Я так рад вернуться к тебе, Бобби, - сказал я, - я скучал по всех вас все время. Наверное, я "связан" с мотилонами.
- А мы с тобой, Брушко.
Официант принес нам кофе, густой и такой горячий, что от него шел пар. В то время, как Бобби помешивал кофе, его улыбка исчезла и он нахмурился.
- У нас снова были проблемы с поселенцами. Они прислали несколько писем с угрозами.
Поселенцы и раньше доставляли нам неприятности. Некоторые из них сбежали из тюрьмы и жили на границе, чтобы избежать ареста. Им хотелось забрать землю мотилонов для своих ферм и объявить территорию свободной зоной.
- Чего они хотят теперь? - спросил я.
- Ты знаешь. Больше земли. Еще нашей земли. Они обращаются с нами как с животными, которых можно гнать, куда им угодно.
- Ты ждешь беды от них, или это только угрозы?
- Не знаю, Брушко. Действительно, может случиться беда. Большинство поселенцев встало на сторону бандитов, и значит, не остановят их. Они рассуждают так, что если преступники прогонят нас с земли, то они завладеют ею в конце концов, так как преступники никогда не получат права сами владеть землей.
- Что же нам делать, Бобби?
Его лицо стало печальным, и он опустил голову.
- Я могу сказать только одно: мы не собираемся давать им еще земли. Время от времени мы уступали, и этому нет конца. Теперь мы будем защищаться. Но, Брушко, - он посмотрел на меня, - я надеюсь, я молюсь, чтобы до этого не дошло.
У меня было достаточно времени подумать обо всем этом, пока мы плыли в каноэ вверх по реке. Это было семичасовое путешествие, и мощный мотор марки "Бриггс и Стрэттон" шумел так, что разговаривать было невозможно. Это было невероятно, невозможно поверить, что поселенцы третировали нас снова. Такое двуличие. Более трех сотен поселенцев лечились у индейцев-мотилонов в мотилонском медицинском пункте. Они были рады приходить к нам, когда нуждались в помощи. Мотилоны бесплатно давали им лекарство и медицинскую помощь. Несмотря на это, поселенцы захотели их землю и готовы на все, чтобы ее получить.
Я обернулся к Бобби, который управлял лодкой, и улыбнулся. Как странно, что я приехал сюда, к этим людям, и что я так переживаю за них. Это Бог привел меня. Сам я бы никогда не приехал. Даже если бы захотел, никогда бы сам не смог преодолеть все проблемы, опасности и одиночество. Фактически, я никогда бы не покинул свой дом в Миннеаполисе, если бы я не был убежден, что Тот, Кому принадлежит вся власть, живет во мне.
Сидя в каноэ, я благодарил Господа за Бобби, за мотилонов, за эти джунгли, которые вокруг и даже над нами, как крыша. Огромные деревья со стройными стволами тянулись вверх, к лучам солнца, которые едва проникали к их подножью. Густой зеленый мох свисал с каждого дерева, а под деревьями росли кусты в человеческий рост, вьющиеся растения, папоротники, все ярко зеленое. Когда река сузилась, и мы поплыли под деревьями, стало темно, как ночью. Воздух был горячий, влажный и душный. Вокруг роились и жалили насекомые. Но я был невероятно счастлив. Это был мой дом. Нигде в другом месте я не чувствовал себя дома.
Мы плыли пять с половиной часов и не пытались разговаривать. У нас был другой способ общения. Показывая на что-то, вспоминали все, что здесь когда-то происходило. На реке не было никаких признаков жизни. Иногда яркие птицы появлялись среди деревьев, но быстро исчезали. Когда мы остановились заправить двигатель горючим, были слышны крики животных. Но вокруг не было ни поселков, ни других признаков присутствия человека.
Вскоре по очертаниям берегов мы поняли, что мы приблизились к жилищу Айабокины.
Бобби вопросительно посмотрел на меня, кивнув в сторону жилья на вершине холма.
- Хочешь остановиться? - спрашивал он. Я кивнул утвердительно. Мы подплыли к берегу, привязали каноэ к дереву и быстро вскарабкались на утес. У самой вершины, в нескольких метрах от хижины, висела новая, большая табличка. Она крупными буквами извещала, что это территория мотилонов, и селиться здесь незаконно.
Я указал на объявление.
- В конце концов, правительство утвердило это, а?
- Да, две недели назад.
В хижине мы спросили Айабокину, и одна из женщин сказала, что он поблизости, в просеке. Они строили новый дом, и здесь рядом будет школа и медицинский пункт.
И здесь мы встретили Айабокину, и нам угрожал Умберто Абрел.
Позднее я думал об этих словах. "Ради этого креста я убью вас". Ужасные, леденящие душу слова. Были ли они просто проклятием и угрозой или они говорили о большем? Были ли они пророческими о том, что крест принесет нам?
Это ради креста я мог любить мотилонов, а они в ответ - меня. Но также ради креста должен я умереть? Также ради креста Бобби должен умереть?
Все книги
