Глава 16. У открытой могилы брата

Время шло, и хотя не раз я слышал тихий, почти неслышный голос Бога, наставлявший меня вернуться в Израиль, я даже не позаботился купить билет на самолет. Однако вскоре пришлось убедиться, что Бога не проведешь.

Наверное, мне уже никогда не удастся в точности вспомнить, как именно я узнал о трагической смерти моего старшего брата и о том, что 16 сентября в Холоне состоятся его похороны. Шмуэль, много лет проживший в Копенгагене, давно хотел вернуться в Израиль. Упорное сопротивление жены помешало этой мечте осуществиться – и его сердце не выдержало тоски по родине.

Теперь выбора у меня не было. Бог словно схватил меня в охапку и силой усадил в самолет. Больше всего меня угнетало то, что мы с братом так и не успели уладить наши разногласия и что я навсегда расстался с ним, даже не узнав, изменил ли он свое враждебное отношение к Иешуа. Я вспоминал суровые письма, посланные мне братом, когда он узнал о моем спасении. «Ты предал иудаизм и обратился в христианство, – писал он гневно. – Неужели ты забыл все злодейства инквизиции, крестовые походы, все зло, которое твои христиане принесли евреям во имя Иисуса? Как ты посмел примкнуть к этим несчастным выкрестам, растоптавшим свои собственные души?!»

Хотя его реакция глубоко меня ранила, я мог его понять. В конце концов, разве можно просить слепого оценить красоту разноцветной радуги? Правда, остальные члены моей семьи, несмотря на всю боль и негодование, вызванные моим «предательством», реагировали не так остро. Может быть, именно из-за долгих лет, проведенных Шмуэлем за границей, вопрос нашей принадлежности к еврейству стал для него таким больным? Возможно, именно это обстоятельство сделало его отношение к гоям-христианам таким нетерпимым?

Приняв Иешуа аМашиах как своего Спасителя, я написал родственникам и друзьям много длинных писем, наполненных цитатами из Танаха и подробными разъяснениями. Я посылал эти письма с огромной любовью и горячей молитвой, пытаясь изо всех сил объяснить как можно яснее, что Бог желает, чтобы все люди уверовали в посланного Им Мессию. К сожалению, мои слова попадали в «необрезанные уши и сердца», не умевшие отличить религию, придуманную людьми, от веры, дарованной Богом.

В своих письмах я описывал радикальный переворот, происшедший в моей жизни. Я выражал глубокое раскаяние и сожалел о грехах, совершенных мной, и прежде всего – перед моими родителями, особенно перед матерью. Всем сердцем я просил прощения у нее за то горе, которое причинил ей, когда убежал из дома и исчез в Эйлате. Я просил и брата простить меня. Его по-настоящему заботило мое будущее, но я относился к его тревогам несерьезно. Теперь мне было невероятно стыдно за такое отношение к брату! Особенно за ту дурную часть моей натуры, которая высмеивала его «конформизм»: ведь он считал учебу в школе единственной целью жизни, а я думал, что в отличие от него знаю цену настоящей жизни, ибо не подчиняюсь никаким авторитетам. Как же уродливо была искажена истина в моей голове!

Теперь, оглядываясь назад, я не сомневался, что Бог провел меня через все прошлые приключения, чтобы привести к моим нынешним взглядам. Только по милости Бога я принял Его дар спасения и не променяю его ни на какой титул или положение в обществе. Все, чего я хочу, – это всем сердцем исполнять волю моего Создателя. Для этого я был рожден, с этой целью пришел в мир. В этом мире я живу всей полнотой жизни и в душе несу свидетельство Святого Духа о том, что в будущем мире буду воскрешен из мертвых для вечной жизни.

Я написал и сестре, которая была старше меня на два года, и попросил у нее прощения за то, что когда- то ударом кулака повредил ей челюсть. И, наконец, что было не менее важно, я извинился перед младшими сестрами, Кармелой и Фридой. Я всегда заставлял их убирать мою постель, складывать одежду, мыть после меня посуду и начищать до блеска мои ботинки. Время от времени я давал им какую-то мелочь за эти услуги, но при этом я поступал с ними так, как не хотел бы, чтобы со мной поступали другие. Я их эксплуатировал, как другие эксплуатировали меня. Став верующим, я попросил прощения у сестер, и они меня простили, хотя не совсем понимали, что именно со мной произошло.

Возвращение домой, после девяти лет добровольного изгнания, стало для меня радостным и волнующим событием. Мне хотелось упасть ниц на бетон аэропорта Бен-Гуриона и поцеловать эту драгоценную землю, на которой я был рожден и к которой был теперь прочно привязан. Теперь я был готов следовать за моим любимым Господом и Хозяином, чтобы всецело отдать себя своему народу, чтобы мои соотечественники- израильтяне тоже смогли обрести это блаженство – узреть спасение, даруемое Господом, и найти свой путь домой, к вечному Отцу.

Никто не понимал истинного смысла слез, струившихся из моих глаз. Люди, смотревшие на меня, наверное, думали, что это слезы счастья, слезы ностальгии по моей семье или по родине. На самом деле в мыслях я уносился далеко в прошлое, к пророкам и апостолам. За исключением нескольких кратких периодов во времена Иисуса Навина, Давида и Неемии духовная жизнь моего народа неизменно вырождалась в грубое идолопоклонство и безнравственность. Бог обрушивал на нас Свои справедливые, заслуженные кары, а мы все с осуждением тыкали пальцем в окружавших нас гоев и винили их во всех несчастьях, валившихся на нас, вместо того чтобы самим вернуться к Господу. Богу не нужно было раздумывать, когда повести на нас армии Аммона и Моава, Ассирии и Вавилона, Греции и Рима, – мы всегда давали Ему повод. И чем дальше мы от Него отходили, тем более страшные войны обрушивались на нас. И кто знает, что еще уготовано Израилю в будущем?

Я проливал слезы и горя, и радости: горя – из-за отчаянного духовного состояния моего народа, радости – из-за веры в то, что мой народ достиг той точки в истории, когда он готов принять Иешуа, как своего Господа. Я страстно мечтал и верил, что эта мечта была послана мне Господом, – организовать мессианский кибуц и воспитать целую армию проповедников Евангелия.

Но все эти возвышенные мысли не мешали мне помнить об умершем брате. Я мучился вопросом: а погиб бы он, если бы я не задержался в Штатах? Наконец я все-таки вернулся домой, но какой ценой! На этот раз я приехал не на веселую свадьбу, а на печальные похороны, чтобы отбыть шива (традиционный семидневный траур по усопшему, соблюдаемый в еврейских семьях).

Когда мы подъехали к дому для совершения траурной церемонии, там уже собралась огромная толпа. После того как покойный, согласно ритуалу, был опознан родными и обмыт, настало время самих похорон. Каждый раз, когда имя моего покойного брата громко оглашалось через микрофон, мать бурно рыдала. Все вторили ей, плача и рыдая. Женщины всхлипывали, мужчины с трудом сдерживали слезы. Тело Шмуэля вынесли из похоронного дома, положили на специальную повозку, завернули в льняной саван и накрыли таллитом (молитвенным покрывалом). Скорбной процессией мы проследовали к открытому бетонному павильону, где равин прочитал 91-й Псалом, начинающийся словами: «Живущий под кровом Всевышнего под сению Всемогущего покоится».

Похоронная процессия продолжила движение к только что вырытой могиле. Четверо мужчин несли носилки на плечах, а все мы сопровождали тело к месту последнего упокоения. Тишину кладбища нарушали только душераздирающие стоны моей матери, которая рвала на себе волосы, била себя в грудь кулаками, ногтями царапала свое искаженное горем лицо. Отец тщетно пытался удержать свои чувства внутри. Он был убит горем и скорбью, и из его глаз неудержимо лились слезы. Другой мой брат, моложе меня на несколько лет, держался молодцом и утешал всех, особенно родителей. Идя рядом с отцом, я пытался утешить его, а все мои сестры собрались вокруг матери, но все наши усилия были бесполезны. Мать вопияла к небесам, но небо над ее головой было словно выковано из прочной меди. Откуда ей было взять вместо слез – елей радости и вместо унылого духа – славную одежду (см. Исайи 61:3)? Сможет ли моя дорогая мама когда-нибудь утешиться? Захочет ли она меня выслушать?

1 И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями.
2 И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее?
3 И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее. 4 И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее.

5 И один из старцев сказал мне: не плачь; вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее.

9 И поют новую песнь, говоря: достоин Ты взять книгу и снять с нее печати; ибо Ты был заклан, и Кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени,
10 И сделал нас царями и священниками Богу нашему; и мы будем царствовать на земле.

12 ...достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь и славу и благословение. (Откровение 5:1–5,9,10,12)

Я молча стоял у открытой могилы моего старшего брата, поглядывая вокруг. Безутешная мать выражала свое горе яростными стенаниями; отец, казалось, вот- вот лишится чувств и рухнет на землю; сестры горько рыдали; наши родственники, собравшиеся, чтобы отдать последний долг покойному, тоже были в слезах.

Ужасные вопросы мучили меня: как я могу сказать этим любимым мною людям, молившимся о том, чтобы душа усопшего нашла покой в раю, что их молитвы не найдут ответа? Как я могу объяснить им, что человек, не принявший прощение Бога за свои грехи, ставшее возможным благодаря жертве Иешуа, умирает в грехе и в день Страшного суда будет признан вовеки виновным?

Потом к этим вопросам прибавились богохульные мысли: что же это за Бог, если Он может послать хорошего, честного человека в ад только за то, что тот не поверил в Иешуа? А как быть с тем множеством безгрешных людей, которым просто не представился случай услышать Благую весть о спасении и обрести его? Неужели праведный, справедливый Бог и в самом деле обречет этих людей на вечные муки?

Внезапно истина поразила меня как молния, пущенная прямо от престола Господня. Да ведь именно потому, что Бог свят, праведен и справедлив, Он не может потерпеть, чтобы грешник явился в Его чертоги и осквернил их! Глаза Господа слишком чисты, чтобы спокойно видеть грех. Потому-то Он и изгнал Адама и Еву из райского сада после их грехопадения. Любому, кто не примет спасение от Господа, неважно по какой причине, придется платить за грехи, а платой будут смерть и вечное удаление от Бога.

«Но если это действительно так, – подумал я, – то любой, кто умирает, не приняв спасения от Господа, погибает навеки». Бог предложил нам Свое спасение, как чудный дар, и недвусмысленно заявил: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Иоанна 3:16).

Бог дал каждому из нас свободную волю, чтобы принять Его спасение или отвергнуть его. Нас можно сравнить с человеком, тонущим в болоте. Он не может сделать ничего, чтобы вытащить себя из болотной топи: ведь каждое его усилие только ускорит погружение вглубь. Но кто-то, стоящий неподалеку на прочной скале, бросает тонущему веревку и кричит: «Лови!» Теперь сам тонущий должен решить, схватиться ли ему крепко за веревку и спастись или отвергнуть предложенное спасение и погрузиться в трясину. Нет большой разницы, увидел ли тонущий спасительную веревку и отверг ее или просто ее не заметил, в любом случае он утонет в болоте! Но тот, кто сознательно отвергает Господне спасение, поистине совершает духовное самоубийство:

15 Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло.
19 Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое... (Второзаконие 30:15,19)

Я поднял к небу глаза, полные слез. Небо было чистым и голубым, и мои мысли унесли меня далеко- далеко. Я думал о Самом Боге, скорбящем о Своем возлюбленном народе, который далеко отошел от Бога и следует пустым предрассудкам и человеческим традициям. Я представлял себе Господа Бога Израилева сидящим во блеске Своего могущества на троне и наблюдающим, как Его народ превращает Его священное Слово в бесконечные ряды законов и правил, которые невозможно точно исполнить, несмотря на самые благие намерения, – и все это во имя религии!

Настало время хором прочесть кадиш (молитву по умершему). В этой молитве, написанной на арамейском языке, даже не упоминаются умерший или смерть. Эта молитва посвящена восхвалению и почитанию Всемогущего Бога:

«Да возвысится и освятится Его великое имя в мире, сотворенном по воле Его; и да установит Он царскую власть Свою; и да взрастит Он спасение; и да приблизит Он приход Мессии Своего, при жизни вашей, в дни ваши, и при жизни всего дома Израиля, вскорости, в ближайшее время, и скажем: Амен!

Да будет великое Имя Его благословенно вечно, во веки веков! Да будет благословляемо, и восхваляемо, и прославляемо, и возвеличиваемо, и превозносимо, и почитаемо, и величаемо, и воспеваемо имя Святого, благословен Он, превыше всех благословений и песнопений, восхвалений и утешительных слов, произносимых в мире, и скажем: Амен!

Да будут дарованы с небес прочный мир и счастливая жизнь нам и всему Израилю, и скажем: Амен!

Устанавливающий мир в Своих высотах, Он пошлет мир нам и всему Израилю, и скажем: Амен!»*

Я смотрел на собравшихся, на всех этих несчастных, верующих в бога, которого они придумали себе сами. Я прекрасно их понимал. Они выглядели настолько жалкими, отчаявшимися и утратившими надежду, что мое сердце разрывалось от сострадания. В душе я обнимал каждого, желая привести их всех в Царство Божье, доказать им правду Мессии. «О чем думают эти люди? – размышлял я. - Неужели они всерьез верят, что если повторят кадиш достаточное число раз или если прочитают над могилой нужные стихи из 118-го Псалмасогласно алфавитному порядку имени усопшего, то покойный получит право унаследовать Эдемский сад? Неужели они верят, что, когда придет их день, им будет дана такая же привилегия?»

Я не имел ни малейшего представления, о чем думали отец и братья, когда громко произносили кадиш. Неужели они и вправду верили, что спасение души Шмуэля зависит от того, будут ли они преданно читать по нему кадиш каждый день, потом каждый месяц, а затем каждый год в годовщину его смерти? Где и когда иудейская вера утратила правильное направление? Во что на самом деле верят евреи? С большим трудом я сохранял спокойствие и молчал.

Мне мучительно хотелось закричать, призвать эту охваченную горем толпу вернуться к Богу их отцов, открыв Ему свои сердца, вместо того, чтобы поклоняться доморощенной религии Израиля. Но каков будет их ответ? Что подумают, что скажут члены моей семьи и все собравшиеся здесь религиозные люди? Вот они, вот эти люди, которые должны представлять Бога! Я словно видел сквозь черные облачения, предписываемые религией, их ничтожные, погрязшие во грехе сердца. Я знал, что именно так Бог смотрит на них со Своего небесного престола, а они отказываются принять Его спасение. Мое сердце почти разрывалось от жалости и сострадания к ним. Если бы Бог в Своей бесконечной милости не послал мне Джеффа, то и я стоял бы сейчас здесь таким же слепым к духовной истине, таким же запутавшимся в самообмане, как они!

Вдруг я вспомнил другие похороны, ту потрясшую меня похоронную службу в Аризонской пустыне. И там матери, потерявшие детей, стояли у открытых могил своих возлюбленных чад – но какой контраст! Насколько же отлична скорбь человека, который знает, что у него есть надежда и что Бог в Своей бесконечной мудрости и любви забирает тех, кого Он любит, к Себе! Как горька скорбь тех, кто не имеет этой благословенной надежды и от чьих глаз сокрыт путь!

Я не мог не сравнивать этих матерей. Моя мать полностью погрузилась в пучину своей скорби, продолжая царапать и бить себя, не имея сил оторваться от тела сына и позволить опустить его в могилу. А там, в Аризоне, две матери, трагедия которых была не меньше, чем горе моей мамы, пели песнь хвалы своему любящему Господу, будучи уверены, что их дорогие дети отныне живут у своего Господа и что вечное воссоединение с ними – лишь вопрос времени.

По окончании похорон все мы вернулись домой, чтобы сидеть на полу весь срок шива. Все зеркала, все застекленные окна и даже телевизор были завешаны одеялами – согласно еврейской кабалистической традиции, отражения будут мешать душе умершего, которая все еще блуждает по дому, не находя себе покоя. Вся семья сидела на матрасах, расстеленных на полу. Соседи и друзья, не стуча в дверь, приходили и уходили, принося нам еду и питье.

Равин, проводивший похороны и в надгробной речи восхвалявший моего брата трогательными словами, которые он читал с листа бумаги, сидел напротив меня. Снова и снова мы читали псалмы, чтобы проводить душу усопшего на небо. равин следил, чтобы вовремя произносились все публичные молитвы и чтобы достаточно часто читался кадиш – это обеспечит душе умершего место в раю. Он даже пытался утешить рыдающую толпу собственными толкованиями Торы.

Я не стал терять времени. Будучи от природы ярым спорщиком, я не мог не давать уместных ответов на каждое замечание равина. Вскоре между нами разгорелся жаркий спор, в котором были затронуты религиозно-философские проблемы. Мы затронули путь спасения, жизнь после смерти, единство и триединство Бога, непорочное зачатие и рождение Мессии, Слово Бога живого в сравнении с человеческими преданиями и образ жизни ортодоксальных евреев в сравнении с образом жизни мессианских евреев.

Не могу умолчать об одном существенном факте. Когда я выдвигал какой-либо аргумент из Танаха, равин мог отбиваться только цитатами из еврейских мудрецов и из Талмуда (что буквально означает «изучение»; это возведенное в закон собрание еврейских преданий). Моя семья не могла поверить собственным ушам и безмолвствовала от ужаса. Это уже был не прежний Яков, не тот хулиган, убежавший когда-то из дому, удививший потом всех неожиданным появлением на свадьбе сестры и с трудом дождавшийся обратного рейса в Штаты.

Теперь перед ними сидел совсем другой человек, говорящий с истинной убежденностью, с авторитетом, идущим прямо от Слова Божьего, и опровергающий один за другим все доводы израильского равина. Конечно, время от времени из уважения к равину они пытались заткнуть мне рот, но это было невозможно. Я был подобен фонтану и цитировал Священное Писание «во время и не во время» (2 Тимофея 4:2), пока наконец равин не предостерег мою семью от чтения Нового Завета и обсуждения этих проблем дома. Он посоветовал, насколько это возможно, не вступать со мной в споры по богословским вопросам.

Кадры из фильма «Новый Дух»