Глава 14. Большой рыболов - Сэм Даудс

Я всегда был "крутым" в жизни. Я был достаточно крупным, чтобы побить любого мужчину, которого я встречал, и достаточно злым, чтобы начать драку без всякого повода. За несколько лет до того, как я стал профессиональным рыбаком, я был водителем одного из тех больших фургонов, что ездят в Южной Калифорнии.

Однажды утром, проведя ночь на стоянке грузовиков, я проснулся в дурном настроении - я часто был в дурном настроении. Я услышал, что два человека, сидя в своем автомобиле, о чем-то громко разговаривают. Если я еще усну, думал я про себя, эти ребята, вероятно, разбудят меня. Чем больше я об этом думал, тем злее становился. Я спустился, захлопнул за собой дверь, рванул на себя дверцу их автомобиля, схватил одного из парней, толкнул его и как следует дал ему. Такой я был человек.

В течение последних четырнадцати лет Санта-Бар-бара была моим домом. До этого у меня не было своего дома. Я проработал какое-то время бульдозеристом, а до этого восемь лет пилил большие деревья на лесопильне в штате Вашингтон. Если ты проработал лесорубом шесть лет, то статистически ты либо покалечен, либо мертв. И спустя некоторое время я переехал в Санта-Барбару, купил 66-футовый океанский траулер и начал ловить рыбу.

Моим настоящим занятием, однако, был алкоголизм. Я рыбачил, только чтобы прожить - купить выпивку и устраивать вечеринки на судне. Думаю, что я был слишком гнусным и слишком эгоистичным, чтобы жениться. И я пил, бегал за женщинами и рыбачил - в таком вот порядке.

Одной из причин моего пристрастия к выпивке было желание убить боль в теле. Работая лесорубом, залезая на эти высокие деревья и спиливая сучья, я порвал сухожилия на руках и на ногах. Я обошел всех ортопедов в Санта-Барбаре, всех до одного. И все они сказали то же самое - они ничего не могут сделать, чтобы снять боль.

В течение восьми лет я принимал большие дозы болеутоляющих таблеток каждый день. Ежемесячные счета за препараты достигали ста долларов. Я не мог получить достаточно таблеток у одного доктора, так что я ходил сразу к четырем докторам, используя различные аптеки, чтобы меня не поймали. Я запивал все таблетки "Гвардейским джином", что сильно ускоряло действие препаратов.

Еще в 1945 году я попал в аварию в Бровли, Калифорния, недалеко от мексиканской границы. Я вел автомобиль, и в аварии погиб парнишка. Я был арестован, и хотя меня ни в чем не обвиняли, город хотел линчевать меня. Я не осмеливался выходить вечером на улицу, и через каждые несколько дней попадал в какую-либо драку в баре.

Мне было нечего делать, я сидел в гостиничном номере и читал "Гедеоновскую" Библию.

Частично я делал это потому, что хотел узнать, действительно ли я такой плохой, как говорят люди. Одно место действительно задело меня - это слова Иисуса о том, чтобы помочь больным, накормить голодных и навестить сидящих в тюрьме. Я решил, что смогу расплатиться за убийство того парня тем, что начну брать на поруки из тюрьмы других людей. Меня не заботило, насколько пьян попрошайка, я всегда давал ему денег. И если я слышал о каком-то парне, которого я знал, что тот в тюрьме, я брал его на поруки. Дошло до того, что начальник тюрьмы в Санта-Барбаре стал обвинять меня, что я - городской поручитель, поскольку всякий раз, когда он сажал кого-то в тюрьму за нарушение порядка, я брал нарушителя на поруки. Тюремщик говорил, что им нужно посидеть в тюрьме и обдумать свое поведение, но я однажды был в тюрьме сам, и мне это не понравилось.

Кроме этого, у меня был только один "религиозный" опыт - это мое посещение собрания Кэтрин Кульман в 1967 году. У моей подруги Грейс была пятнадцатилетняя дочка, которая убежала из дому. Грейс горела желанием разыскать ее. После рыболовного похода я .зашел в секретарский офис к Мариан Мак-Кензи, чтобы заполнить некоторые бумаги и сделать ксерокопии. Пока я был там, Мариан начала рассказывать мне о Кэтрин Кульман.

"Она ясновидица, - сказала Мариан, - она выходит на сцену, закрывает глаза и говорит: "Там сидит женщина в белом платье с голубыми пятнами на нем".

И вот тогда я узнал, что Кэтрин Кульман не более ясновидящая, чем я святой отец. Но я ничего не знал о дарах Духа в то время, и не думаю, что и Мариан знала что-то об этом. Все же в Санта-Барбаре было достаточно всяких людей, выдающих себя за ясновидящих, и некоторые из них тоже делали вид, что они - проповедники. Если Грейс пойдет на собрание Кэтрин Кульман в Лос-Анджелесе, думал я, то, возможно, эта женщина сможет помочь ей найти ребенка. Мариан знала Моди Ховард, которая заведовала бронированием автобусов для собраний, так что я дал ей денег на один билет и позвонил Грейс по телефону.

"Эй, у меня есть билет на автобус для тебя, чтобы пойти на собрание этой ясновидящей в Лос-Анджелесе. Может, она сможет найти твоего ребенка".

Я все же не понимаю, почему мне никто не объяснил ситуацию. Может быть, это был Божий план, что я не знал правду в этот момент. Так уж получилось, что Грейс могла пойти туда только со мной.

Мне не нравились подобные поездки, поскольку я знал, что мне нельзя будет выпить. Однако я хорошо принял на грудь перед поездкой и взял с собой пять пузырьков из-под лекарств по четыре унции с джином.

На самом деле я ничего не знал о Кэтрин Кульман и уже захмелел, когда приехал на собрание. Она вышла на сцену, и это выглядело, как своего рода театральное действо. Теперь я знаю, что она стоит у себя в гримерной и молится, пока не исполнится Святого Духа. Когда она выходит на сцену, она едва может удержать свои ноги на земле. Но когда я впервые увидел ее, мне стало так тошно, что я встал и вышел из зала.

Я дошел до коридора и подумал: "Ну вот, приятель, что ты теперь будешь делать? " Я не заметил ни одного бара у зала "Святыня", где проводилось собрание, единственное место, куда я мог пойти, был автобус. Я не хотел сидеть в этом дурацком автобусе три часа. чувствовал себя, как последний болван, поскольку убедил Грейс поехать, а сам ушел с собрания. Я выкурил сигарету, выпил немного джина из пузырька и зашел обратно.

Когда начались исцеления, я встал, чтобы снова уйти. Это было не очень здорово, сидеть в этом протестантском зале. Я не был таким уж ярым католиком, но я все же не ходил к протестантам. А соединить протестантизм с исцелением - это было уже почти больше того, что я мог вынести. Но затем я вспомнил, что я уже выходил и вернулся. И я не вылез из своего сиденья на сей раз.

Первым, кого вызвала мисс Кульман, был восьмилетний мальчик. "Там сидит маленький мальчик, который никогда не мог ходить без зажимов на обеих ногах, - сказала она. - Теперь он может ходить. Я хочу, чтобы кто-то, кто сидит рядом с ним, думаю, что это его мать, снял зажимы с ног и позволил ему побегать по проходу".

Затем без перерыва она быстро повернулась и указала на другую часть зала. "А там - женщина. Ей около семидесяти лет, и у нее болезнь позвоночника. Она была исцелена с полчаса назад. Я почувствовала это. Вы не могли стоять без посторонней помощи в течение нескольких лет, но теперь вы сможете сделать это".

Затем я увидел, как маленький мальчик вышел на сцену. Его мать шла сзади, держа его зажимы для ног. Мальчик начал бегать взад и вперед по сцене, и его мать стала плакать. Я подумал: "Отличный актер этот ребенок. Я хотел бы знать, сколько они ему заплатили".

Я решил, что ловко все раскусил, и начал прикидывать, сколько пришлось Кэтрин Кульман заплатить этим двум профессиональным актерам. Я подсчитал, что получается по тысяче долларов каждому.

А за ними вышла семидесятилетнгя женщина. Рядом с ней был ее хирург-ортопед. Он мило выглядел. Там, на сцене, были и другие доктора, которые узнали его. Я подумал: "Приятель, им действительно пришлось раскошелиться, чтобы устроить это шоу, которое подорвет его репутацию". Я прикинул, что понадобилось по меньшей мере две тысячи долларов, чтобы подкупить его.

Старая женщина сказала, что это она исцелилась от болезни позвоночника, и мисс Кульман попросила ее согнуться и коснуться пола. Она не только коснулась пола, но дотронулась до него ладонями - двенадцать раз. Она смеялась и плакала одновременно.

Что ж, я сам не могу коснуться пола ладонями и не знаю никого, кто бы мог это сделать. Я подумал: "Они заполучили настоящую семидесятилетнюю акробатку". Я задумался, сколько она взяла денег, чтобы выйти на сцену и делать вид, что она была ужасно больна.

Затем еще выходили люди, а я все считал, сколько надо платить каждому. К середине собрания я подумал: "Боже, они спустили полмиллиона долларов на подкуп". Я не знал никого, у кого было бы столько денег, чтобы выбросить их на ветер, и я повернулся к сидевшей рядом женщине и спросил: "Как часто они это устраивают?"

Она сказала: "Мисс Кульман приезжает сюда раз в месяц. Она также проводит еженедельные богослужения в Питсбурге и в Янгстауне и в некоторых городах по всей стране".

Я сидел ошарашенный. Я начал складывать числа в голове, и это выходило до двух миллионов долларов в неделю. Вот так дела! "Ни у кого не водятся такие деньжищи!" - понял я. Затем я начал думать о том, как ей нужно подкупить всех писателей в Америке, которые могут захотеть разоблачить ее. Я спросил женщину, не было ли враждебных заметок о Кэтрин Кульман, и она покачала головой.

Мне это не нравилось, но пришлось признать, что исцеления происходят на самом деле. И все равно это - не для меня. Это - для слабаков и тех, кто в нужде, а я был не таков. Я вернулся в Санта-Барбару и снова занялся рыболовством, довольный, что я, наконец, увидел Кэтрин Кульман.

Однако спустя два года во время одного из моих путешествий по морю я наступил на рыбий хребет. Он почти насквозь проткнул мою ногу. Когда я вернулся в Санта-Барбару, я пошел к врачам братьям Карсвелл. Харольд и его брат Баудер, уважаемые хирурги, положили меня в госпиталь. Но я пробыл там только один день. Когда я не имел возможности выпить, я становился злым, и в ту ночь я кричал и громко сквернословил, доставив медсестрам много хлопот. После десяти звонков из госпиталя доктор Харольд в конце концов отослал меня домой.

После того, как доктор обработал мою ногу, я сказал ему, что у меня сильные боли в животе. Он прописал мне таблетки кодеина, полагая, что боли могут быть вызваны вирусом. В пятницу вечером он прописал мне двадцать таблеток. Я выпил их все за ужином, а затем вернулся и получил еще рецепт в субботу. Когда я пришел в третий раз, фармацевт отказался выдать таблетки и позвонил доктору Баудеру Карсвеллу. Я перегнулся через барьер и выхватил у него телефон. "Послушай, доктор, вели ему дать мне еще этих таблеток. Со мной будет все в порядке".

Был вечер, но доктор настоял, чтобы я пришел в его офис на обследование. Спустя час я сидел на его столе, пока он заканчивал осмотр. "Сэм, - сказал он, - я думаю, тебе надо пойти к терапевту".

Я заупрямился, но затем сдался, и он дал направление на начало следующей недели. Боль в нижней части живота все усиливалась, но после визита к терапевту я решил выйти в море на несколько дней. Может, работа отвлечет мои мысли от боли.

Когда я вернулся в порт, я почувствовал себя очень слабым и смертельно голодным. Я отправился прямо в ресторан, заказал два полных обеда и съел их. Затем я позвонил в кабинет терапевта. "Доктор пытался разыскать вас в течение двух дней, - сказала медсестра. - Он хочет, чтобы вы непременно зашли".

У доктора были в руках мои рентгеновские снимки, когда я пришел. Он указал на один отдел длинной в 4 дюйма (10 см) в моем кишечнике, это место выглядело закупоренным. "У меня есть палата для вас в госпитале через дорогу", - сурово сказал он. "Но я не хочу в госпиталь", - буркнул я, собираясь уходить. Доктор повернулся и щелкнул своим карандашом по снимку. "Хорошо, Сэм, но позвольте мне напомнить вам, что ваша мать умерла от рака. Все ваши тети и дяди умерли от рака. Вам нужно отправляться в госпиталь. И пока вы не решитесь пойти туда, вам лучше ничего не есть".

"Вы опоздали, - фыркнул я, - я только что съел два полных обеда".

"Тогда вы будете очень больным человеком, - сказал он, - пища не сможет пройти через эту закупорку" .

Я натянул свой пиджак, зло посмотрел на него и вышел под дождь. Я едва дошел до поребрика, как оба обеда вышли из меня наружу. Я повернулся и направился в офис врача.

Доктор сказал, что он пошлет мои снимки доктору Карсвеллу и что мне нужно контактировать с ним. Он же посадил меня на жидкую пищу. "Пейте только прозрачные напитки", - сказал он.

Самое чистое, что я мог вспомнить, был "Гвардейский джин", так что я его и выпил. И отправился рыбачить. Я загрузил траулер льдом и вышел в море. В этот вечер я причалил в порту Хьюнем, ниже по побережью, пошел к телефону и позвонил доктору Харольду Карсвеллу. Он уже посмотрел мои рентгеновские снимки. "Сэм, я хочу, чтобы вы были сегодня вечером в госпитале".

"Но, док, я не в Санта-Барбаре, я на берегу южнее".

"Оставьте ваше судно там, - сказал он, - и не возитесь с автобусом. Возьмите такси. Не думайте о том, что вы далеко, берите такси и приезжайте сегодня вечером. Мы будем оперировать".

"У меня судно, полное льда, и команда, которая помогает в ловле. Кроме того, предполагалось, что я возьму еще глубоководных ныряльщиков на выходные. С операцией придется подождать", - отрезал я.

Однако на следующий день мне стало очень худо. Мы были в пятнадцати милях от берега, вылавливая треску и палтуса, и я взял радиотелефон и позвонил брату Харольда, доктору Баудеру Карсвеллу.

"Сэм, что за шум, который я слышу в трубке?" - спросил он.

"Это выхлопы судового двигателя", - сказал я. "Вытаскивайте сеть и приезжайте прямо сюда", - сказал он.

"Я не могу, доктор. Я сказал ребятам, что буду ловить рыбу неделю".

"Это ирландское упрямство добьет вас, - проворчал доктор Карсвелл и продолжил: - Если бы ваша мать легла в госпиталь, когда мы ей велели, то мы могли бы спасти ей жизнь. А теперь вы выкидываете такие же номера".

Тут я понял, что дело обстоит действительно плохо. Я рыбачил следующий день, затем направился к берегу. Я велел людям присмотреть за судном, когда мы пришвартовались в Санта-Барбаре, и позвонил в госпиталь, чтобы забронировать палату.

"Похоже, вы холосты. Это так, мистер Даудс?" - спросила женщина в служебном отделе.

"В чем дело? - прорычал я. - Я хочу получить палату в госпитале, а вы начинаете расспрашивать про мою личную жизнь".

"Мистер Даудс, - снова начала она, - операция, которая вам предстоит, имеет высокий уровень смертности. Исключительно трудно собрать деньги с имущества холостяка, так что вам придется выложить деньги, прежде чем мы сможем принять вас".

Тут я взбесился: "Почему я должен давать вам деньги вперед? Мне не платят авансом за рыбу. Сначала ее нужно выловить".

"Мистер Даудс, - ее голос стал ледяным. - Вы уже были здесь однажды, и это было для всех нас неприятным опытом. Почему бы вам не пойти в другой госпиталь?"

"Вы просто не хотите, чтобы люди умирали у вас в госпитале, - закричал я в телефонную трубку, - ведь так?"

Но она победила. И я снял деньги со своего банковского счета и оплатил пребывание в госпитале.

Я прошел через операцию, но затем ад разверзся внутри меня. Мне было очень плохо. Я не видел, чтобы кто-то был так болен и все еще жил. Я знал, что отброшу копыта, и на вторую ночь я начал молиться. "Послушай, Бог, мне нужна помощь прямо сейчас! Ты слышишь меня?"

Спустя некоторое время я начал соображать, что, может быть, я не смог обмануть Бога, а тем более помыкать Им. Мне нужно было выбрать другой курс. Я поговорил с госпитальным капелланом, священником. Мне нужно было получить помощь, а он, похоже, был выигрышным вариантом.

Затем на третью ночь у меня было видение. Я не из тех парней, что видят видения, но все же оно было настолько реальным, что я почти мог дотронуться до него.

Я увидел деревенский дом, и мне было видно все помещение целиком. В середине комнаты стояли два стула, обращенные ко мне спинками. Иисус сидел справа, Иосиф на другом стуле. Мария стояла рядом с Иисусом. Они были почти на расстоянии вытянутой руки. Видение продолжалось, и я стал сильно молиться. Я не очень понимал, как просить помощи у Бога в молитве, но сообразил, что мне нужно отказаться от ругательств, даже если это будет означать потерю трех четвертей моего словарного запаса. Я пытался вложить большую часть невинного английского в молитву, но никто из Святого семейства не обратил на меня внимания. Казалось, они специально повернулись спиной ко мне. Я пришел в отчаяние и стал настойчиво изливать душу. Мария повернула голову и посмотрела на меня, но затем двое других встали, и все трое просто ушли.

Я не мог понять этого. Почему они повернулись ко мне спиной? Я снова позвал госпитального капеллана. Он пришел в мою палату, послушал меня и сказал: "Не беспокойтесь об этом". И вышел.

В госпитале лечился еще один католический священник. Я приехал к нему в своей инвалидной коляске. Он подтвердил, что у меня было видение, но и у него не нашлось объяснения.

Мало-помалу я смог выудить информацию из людей о моей болезни. Один из санитаров сказал, что он видел мусорное ведро в операционном зале после моей операции. Оно было почти доверху заполнено моим кишечником. Но доктора словно воды в рот набрали. Мне пришлось давить на них, чтобы они сказали мне хоть что-нибудь.

Баудер Карсвелл приходил ко мне каждый день. Всякий раз, как я его спрашивал, он говорил, что пока еще не видел отчета патолога. Наконец я сказал: "Я уже сыт по горло такими ответами. Если у вас нет этого отчета сейчас, вам следует поискать другого патолога. Кроме того, я знаю, что у вас был отчет прежде, чем вы зашили меня. Я хочу видеть его завтра утром и на понятном мне языке".

На следующее утро он вошел, и я спросил: "А где отчет?"

Он сказал: "Как вы себя чувствуете?"

Я сжал кулак и начал громко ругаться. "Убирайтесь отсюда и не приходите, пока у вас не будет отчета".

"Я еще не читал отчет".

Я по-настоящему взорвался. У меня внутри все горело огнем, но я был готов вылезти из кровати и разнести весь госпиталь, если ничего не узнаю. И я сказал ему это.

Доктор ушел по коридору и вернулся с одной из этих записных книжек с алюминиевой коркой. "Сообщение патолога по поводу ткани указывает на массу третьей степени, класса "С" вблизи слепой кишки с метастазами на лимфатических узлах".

"Док, вы знаете, я не понимаю этого. Что это значит?"

Он направился к двери. Я понял, что мне придется заставить его сказать мне нечто такое, чего он не хотел говорить.

"Послушайте, док, просто скажите мне, сколько я еще проживу". Он протянул руку к двери. "Шесть лет... но не особенно рассчитывайте на последние четыре". Он стоял в дверях и говорил мне, что они обнаружили рак и удалили большую часть моей толстой кишки. Однако я был наполнен опухолями, и рак распространился в другие ткани моего тела, где он был неоперабельным. Доктор посоветовал мне привести дела в порядок.

Я пробыл в госпитале девятнадцать дней. После того, как меня выписали, я большую часть времени спал на своем судне. Спустя два дня во время обычного' визита в офис врача я поговорил с доктором Баудером Карсвеллом: "Разные люди говорят мне, чтобы я пил специальный чай и ел всякие травы, потому что их дядя или тетя исцелились таким образом. Мне на самом деле все равно, буду я жить или помру. У меня такие сильные боли, что не стоит и жить. Но я не могу выдержать все эти подъемы и спуски. Я хочу знать".

Он вынул свою книжку и показал мне в цвете, как выглядят мои опухоли. Он сказал мне, что восемьдесят пять процентов опухолей, удаленных из меня, были быстро растущими и злокачественными. Сотни опухолей остались во мне. Видимо, мне осталось жить всего год.

"Эй, подождите минуту, - прогромыхал я, - в госпитале вы мне сказали два года".

Он снял очки и посмотрел мне прямо в лицо. "Сэм, в госпитале вы были в таком состоянии, что ничего нельзя было говорить. Вы заставляли нас сказать, что мы сделали. Теперь же вот вам правда. Все будет кончено через год".

Когда я ушел из госпиталя, доктора посадили меня на диету. Я не мог есть рис, картофель, горох, фасоль, жареное мясо. Я думал, что могу перепить, побить и обругать любого на Тихоокеанском побережье от Ванкувера до Сан-Диего. Я никогда не был нокаутирован или просто сбит с ног в драке. И вот теперь почти все, что я мог есть, было желе "Джелло".

Однако я все еще мог пить. Доктора предупредили, чтобы я сократил курение и выпивку, но я сказал им, что рак добьет меня раньше алкоголя, так что я не просыхал. Я выпивал больше одной пятой галлона в день и много больше по выходным. Но что-либо иное, кроме выпивки и "Джелло", было для меня словно стопка кирпичей. Однажды я выпил бутылку пива и потом полтора дня приходил в себя. На другой день я съел ложку риса. И после этого тоже приходил в себя полтора дня. Затем я попробовал горох. И это вызвало у меня внутри гигантский переворот. Я был настоящим дураком, но я ненавидел диеты, я ненавидел людей, которые сидели на диетах, и я возненавидел себя. Я возненавидел множество вещей.

Я еще продолжал искать человека, который бы истолковал мое видение. Я был у пяти священников и даже посетил пару протестантских служителей. И ни у кого не было для меня ответа. Мне нужно было найти ответ, и поскольку самое великое, что я видел в религиозной среде, была Кэтрин Кульман, я решил еще раз сходить к ней.

Я пошел к Мариан Мак-Кензи. Потеряв несколько фунтов в весе, я выглядел, как пугало, и был белый, как простыня. Мариан только взглянула на меня и, как обычно, поприветствовала. "Ты выглядишь ужасно, Сэм. В чем дело?"

Я сказал ей, что у меня рак, что я только что из госпиталя и что я хочу посетить Кэтрин Кульман.

"О, ты хочешь пойти туда, чтобы исцелиться от рака", - сказала она.

Я взбесился, казалось, я так и буду злиться все время, и я стал ругаться. "Я не хочу исцеления от рака. Более того, я не хочу, чтобы она или кто-то другой молился за мое исцеление. Я сам могу о себе позаботиться. Я просто хочу выяснить кое-что".

Мариан больше не задавала вопросов, она просто дала мне билет. Когда я ехал на заказном автобусе в Лос-Анджелес, я увидел, как кто-то молится через проход напротив. Я протянул руку, подергал его за плечо и прорычал: "Если вы молитесь за меня, то оставьте это. Я позабочусь о себе сам".

Я не хотел исцеления от рака, если это будет означать сохранение того образа жизни, который я вел. Я был болен от этого стиля жизни, устал до смерти от всей этой борьбы, пьянства и от ненависти. Во всяком случае, рак был лишь одной из моих напастей. Порванные сухожилия на моих руках и ногах постоянно болели. У меня были непрекращающиеся головные боли, и участок головы размером с мою ладонь тоже постоянно болел.

А я нуждался в некотором духовном исцелении и хотел получить его. Я хотел ответа на мое видение. Зная, что я умру в течение года, я отчаянно хотел уладить свои дела с Богом.

На собрании, однако, ничего не случилось. Я вернулся в Санта-Барбару обескураженным, но полным решимости найти ответ к этому сумасшедшему видению.

Однажды я взялся за Библию и прочел в Первом послании Петра: "Потому что очи Господа обращены к праведным и уши Его к молитве их, но лице Господне против делающих зло" (3:12).

Это и был ответ - причина, почему Иисус не смотрел на меня. Он отвернулся от меня, потому что я делал зло. Почему же эти священники и служители не сказали мне этого? Я знал, что я плохой, но как мне прекратить творить зло? Как бы сделать так, чтобы из меня ушла вся ненависть, гнусность, испорченность?

Примерно раз в два года я ходил на исповедь и пытался выправить свои отношения с церковью. Но в последний раз, когда я ходил туда, я сидел в маленькой исповедальне и сказал священнику: "Отец, у меня были половые отношения с четырьмя различными женщинами на этой неделе".

"С четырьмя? - прокричал он сквозь маленькое окошко. - Невероятно!"

С тех пор я не ходил на исповедь. Теперь у меня был ответ на мое видение, но я был таким же плохим, как и раньше. Все казалось совершенно безнадежным.

Спустя три месяца, в пятницу вечером, мне позвонила Мариан и сказала, что у Моди Ховард осталось одно свободное место в автобусе, идущем к залу "Святыня" в воскресенье, и она хочет, чтобы я поехал. "Нет, - сказал я. - Я не поеду. Я все проклинал себя с того последнего раза. Что, если бы я исцелился от рака, тогда мне пришлось бы жить стариком со всей этой дрянью внутри меня? Я не хочу еще раз пытаться ехать туда ".

"Может быть, ты все получишь", - мягко сказала Мариан.

"Ну уж не я. Мне никогда не везло. Почему Бог должен для меня что-то делать? Он повернулся ко мне спиной".

Но Моди Ховард не приняла моего отказа. Она продолжала держать для меня это место. На следующий день ко мне пришло странное ощущение необходимости поехать. Никто во всем мире не смог бы меня уговорить, никто и не пытался. Но я просто начал чувствовать, что это будет хорошо, и я понял, что нужно ехать.

Во мне стало происходить что-то мистическое. Я всегда был врагом любви. "Не используй это слово, - говорил я. - Оно не означает одно и то же для всех людей. Для одного это - секс, для другого - восхищение. Никто никого на самом деле не любит. И конечно, я не хочу, чтобы кто-то любил меня, и я не собираюсь кого-либо любить".

В воскресенье утром, однако, когда я припарковал автомобиль и перешел через парковочную площадку, я увидел Моди Ховард и Несту Бонато, стоящих у автобуса со списками пассажиров в руках. Когда я посмотрел на них, то столб любви поглотил меня. Я никогда прежде не чувствовал любви к кому-либо. Когда я сел в автобус, я почувствовал, что та же самая любовь текла от людей ко мне и от меня к ним. Я захотел плакать. Ребята вроде меня не плачут, но я хотел плакать. Настолько сильной была эта любовь.

Когда мы приехали в Лос-Анджелес, автобус въехал на парковочную площадку рядом с залом "Святыня". И я почувствовал снова - великая любовь изливалась из меня к этим людям, ожидающим перед зданием. Это было трудно выдержать.

Я стоял перед зданием рядом с маленькой Нестой. Я думал, что она была религиозной дурой, и вот она начала проповедовать мне. Мне пришлось нагнуться, чтобы услышать ее. Люди вроде нее всегда вызывали у меня раздражение. Но хоть она и разглагольствовала о всей этой религиозной чепухе, я ощущал, как любовь исходила из меня к ней все время, пока я нагнувшись слушал ее.

Даже спустя тридцать лет после страшной аварии, в которую я попал, моя спина безумно болела, когда мне приходилось нагибаться. Я знал, что мне скоро станет больно, и я начал говорить женщине, чтобы она отстала от меня. Затем я понял нечто - моя спина больше не болит. И когда я выпрямился, она по-прежнему не болела.

Мы вошли в зал, и я нашел место в партере. И снова я почувствовал любовь, текущую сквозь меня, любовь ко всем этим людям.

Служение началось, и где-то посреди собрания мисс Кульман указала на меня и сказала: "Здесь происходит исцеление от рака".

В тот момент, когда она сказала это, я почувствовал теплое покалывание внутри моего тела. Это было в точности как то теплое покалывание, которое я чувствовал в автобусе, когда вся эта любовь струилась через меня. Но я был полон решимости не принимать исцеление от рака. Я пришел за духовным исцелением.

Спустя несколько мгновений мисс Кульман сказала это снова и с небольшим нетерпением: "Встаньте, сэр, и примите ваше исцеление".

В проходе было полно людей, ожидавших возможности подняться на сцену. Затем я заметил женщину, ходившую взад и вперед по проходу, ожидая исцелений. Она подходила ко мне. Я подумал, что она совершенно обычно выглядит - и все же это была самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Она раздвигала людей в проходе, как ледокол, нацеливаясь прямо на меня. Я сидел у прохода, и не было способа улизнуть.

Как раз в это время я почувствовал жар в теле. Прежде чем я смог понять это, та женщина уже стояла рядом со мной. Она смотрела с теплотой на меня, и это было такое чудесное приглашение, что я не мог не принять его. Когда она взяла мою руку, я встал с сиденья.

"Это ведь было про вас, не так ли?" - с участием в голосе сказала она.

Я не мог говорить. Я просто кивнул и последовал за ней, словно марионетка. Когда я взошел на сцену со всеми этими людьми - некоторые из них толкали друг друга - я почувствовал, как старый гнев и ненависть пытаются подняться во мне. Я захотел броситься назад и начать ругаться. Затем я посмотрел вверх. Мисс Кульман протянула руку над людьми ко мне и коснулась моего лица подушечками пальцев. Она спросила меня, в чем моя проблема. Я начал что-то говорить - и упал на пол.

Я не знаю, сколько времени я лежал на полу, но когда я встал, я знал, что рак ушел. Я всегда сомневался в тех, кто выходил вперед и свидетельствовал, что рак исчез. Но теперь я понял, что они имели в виду. Я знал, что я был исцелен, знал без тени сомнения - и это было чудесно.

Когда некоторые служители пытались помочь мне уйти со сцены по боковому проходу, я заупрямился. Я пришел по центральному проходу и хотел вернуться тем же путем. Я почувствовал, как старый гнев снова закипает во мне. Я был готов дать по физиономии нескольким людям прямо на сцене, когда я опять услышал голос мисс Кульман. Она указывала на меня. "Подождите минутку. Я хочу взглянуть еще раз на этого человека".

Она знаком велела подойти мне к микрофону. "Вы ждали сегодня исцеления?"

Я помню, как я сказал: "спасибо, спасибо" и снова свалился на пол.

Я был довольно тощим тогда, весил меньше 200 фунтов (90 кг), но потребовалось трое мужчин, чтобы поднять меня. Мисс Кульман сказала: "А теперь возвращайтесь и покажитесь доктору. С вами теперь все в порядке".

Что ж, я не вполне был в порядке. Когда я пошел со сцены, та нога, которая была пробита хребтом рыбы, начала беспокоить меня еще хуже, чем раньше. Это было странным, поскольку все боли мои ушли - рак, спина, мои ноги и руки, головные боли. Я также знал, что мой алкоголизм исцелен. Но теперь заболела нога. Затем, словно кто-то прошептал мне на ухо, я услышал голос, говоривший: "Ты знаешь, у Христа была пробита именно эта часть ноги большим толстым гвоздем".

Всю дорогу к сиденью я кивал головой. Именно так. Ему пробили ноги. Может, это мое распятие - распятие старого испорченного человека, который не мог прекратить творить зло. Может, с этим уходит ненависть и мерзость. Это все распято. И может, я воскресну, чтобы стать совершенно здоровым человеком, рожденным свыше, чтобы начать все снова и очиститься.

В автобусе люди восхваляли Бога и говорили, как чудесно, что я исцелен. Я просто сидел там, думая про себя: "Боже, какой ты глупый!" Затем я осознал, что я не должен называть Бога глупым. Но я посмотрел вокруг на всех этих добрых людей в автобусе, которые все время любили Бога и служили Ему. И это казалось совершенной глупостью, что Он исцелил именно меня.

Один человек прошел по проходу и спросил, как я себя чувствую. Я сказал: "Вот я думаю, что это глупость, что Бог исцелил инвалида вроде меня".

Он посмотрел мне прямо в глаза. "Сэм, неужели ты не понимаешь, что Бог не совершает ошибок?" Это действительно сразило меня.

Когда мы вернулись в Санта-Барбару, Моди Ховард попросила меня пойти и пообедать вместе с группой тем, что у них было. Я согласился, и первое, что они мне дали, было огромной запеканкой с перцем и бобами. Перец убил бы меня и бобы тоже, так что я передал это дальше. Следующее блюдо было картофельный салат. Картошка и сельдерей с майонезом определенно не входили в мою диету. И я продолжал передавать тарелки, пока кто-то не сказал: "Не будь таким вежливым, Сэм. Возьми что-то и себе". "Я ничего этого не могу есть", - сказал я. Но кто-то сказал: "Разве ты не понимаешь, что Бог исцелил тебя? Он не делает Своих дел наполовину. Теперь ты можешь есть все, что хочешь".

"Но у меня вырезали кишечник..." И я остановился посреди предложения. Да, подумал я, пожалуй, Он не делает вещей наполовину. И я сказал: "Подайте мне еду".

Я четыре раза накладывал на тарелку все эти совершенно несъедобные для меня вещи и проглотил их. На столе было желе "Джелло", но я к нему не притронулся.

После того, как я вернулся в Санта-Барбару, я узнал, что один человек из моей команды уволился. Я воспринял это как знак от Бога, что мне надо приостановить все дела, пока я не приведу судно в порядок. Я хотел, чтобы оно было очищено, как моя жизнь, чтобы не было стыдно перед Христом взойти на борт.

Примерно на третий день я был в центре и увидел Мариан.

"Ты еще не виделся с доктором? " - спросила она. Я сказал: "Нет, и не собираюсь. Я не хочу рассказывать доктору всю эту историю. Я не думаю, что эта история, которую докторам будет приятно услышать".

"Что ж, - по-доброму сказала она, - Кэтрин Кульман была инструментом в твоем исцелении, и она велела тебе показаться доктору. Я думаю, тебе следует сходить". Я обдумал это и наконец позвонил доктору Баудеру Карсвеллу. Он велел мне зайти в его офис.

"Что нужно сделать, чтобы определить, есть ли у меня еще рак?" - спросил я.

Он с удивлением посмотрел на меня и ответил: "Нам пришлось бы разрезать вас снова ".

"Вы не сделаете этого, - сказал я, - но..." И тут я зашел в тупик. Я не мог придумать, как рассказать ему о том, что произошло. Затем я подумал: "Что ж, наплевать" . И я отпустил тормоза и выложил ему все.

Он сидел и слушал. В руках у него была моя папка, и когда я закончил рассказ, он начал копаться в ней, словно пытался придумать, как бы получше мне ответить.

"Что ж, Сэм, - сказал он, остановившись, чтобы откашляться, - я мог бы сказать, когда вы только вошли в комнату, что с вами что-то случилось. Вы выглядите лучше, чем за все десять лет, что я вас знаю. Мой совет вам будет такой: не исследуйте это. Просто живите. - Он остановился, затем посмотрел на меня снова: - И я говорю это, потому что я не думаю, что у вас есть рак. Я думаю, что Бог исцелил вас".

Братья Карсвелл не слыли религиозными людьми, и это действительно поразило меня. "Как вы можете знать, что я исцелен?"

"Я вижу это по вашим жестам, цвету кожи и выражению ваших глаз. Кстати, - продолжал он, - подобное случалось со мной трижды с тех пор, как я в Санта-Барбаре. Я думаю, что Бог пытается что-то сказать и мне".

В течение следующих недель я провел много времени, читая Библию. И не только мое тело было исцелено, но произошло и исцеление внутреннего человека. Это было так, словно я был рожден заново, и я начал жить свежим и обновленным. Моя речь уже не была прежней. Я больше не пил. Больше не было нужды искать любви вне брака, я чувствовал, как любовь струилась сквозь меня.

Однажды вечером, лежа на койке у себя на судне, я читал историю о том, как Иисус призывал своих учеников. Он шел по берегу Галилейского озера и увидел двух рыбаков - Андрея и Петра. "Следуйте за Мной, - сказал Он, - и Я сделаю вас ловцами людей" . И они тут же оставили свои сети и пошли за ним.

Казалось, что Он призывает и меня. Он больше не отворачивал от меня Своего лица. Он смотрел на меня. "И я тоже последую за Тобой, Господи", - сказал я.

Спустя три дня я сидел перед священником в католической церкви и рассказывал ему мою историю. Слабая улыбка играла на его лице. Я видел, что он понимает. "Есть приют для индейцев в северной части Нью-Мексико, где нужен человек для плотницкой работы", - сказал он.

Я умел плотничать. Я знал, что это - призыв Божий. Я продал лодку за гроши, продал дом. Я отправился в пустыню северной части Нью-Мексико, чтобы работать в приюте для сирот-индейцев.

Когда я кончил работу, прошел слух, что группе бенедиктинских монахов в монастыре Святого Чарльза в Оушенсайде, штат Калифорния, нужна помощь в постройке новой пекарни. Они уже выдавали по тысяче караваев хлеба в неделю, а с новой пекарней смогут производить еще больше. Я поехал в монастырь, и 2 февраля 1973 года меня приняли в Орден святого Бенедикта. Теперь я брат Самуэль. Один раз в месяц, в воскресенье, я езжу в Лос-Анджелес, где работаю помощником на собраниях Кэтрин Кульман. В последний раз, когда я был там, я услышал, как один человек позвал меня по имени. Это был доктор Харольд Карсвелл со своей женой. По улыбке на его лице и по тому, что он подмигивал мне, я понял, что с ним тоже что-то случилось.

Наш монастырь расположен на вершине уединенной горы, возвышающейся над океаном. К нему ведет только одна крутая, вьющаяся, грязная дорога. Солнце поднимается на востоке над миссией "Сент Луис Рей" и заходит на западе над Тихим океаном. Каждый день проходит в послушании. Я встаю в 5 часов утра, чтобы пойти с монахами на утреннюю службу. Я провожу день в тяжелой физической работе и после спокойного ужина посещаю вечернюю службу. Я ложусь и сплю ночью как ребенок.

Прежде чем жизнь моя была затронута Святым Духом, никто не смог бы заставить меня работать за деньги так много, как я работаю сейчас. Только теперь я делаю это бесплатно, просто из благодарности и любви... любви Иисуса.