Глава 6. Я не собирался делать Иисуса своим Господом

Большинство евангелистов, которых я видел в детстве, были грубыми, невежественными людьми. Эти проезжие проповедники, гостившие у нас, казалось, просто не хотели работать, что крайне раздражало моего отца и лишний раз укрепляло меня в нежелании становиться никуда не годным "церковником". Проповедники, обленившиеся болтуны, сами не работали, а только поучали других, как надо жить, из чего естественным образом следовало, что религия обращена к людям, которым нравится сидеть и слушать этих праздных всезнаек с мягкими ручками. Церковь была для тех, кто не хочет работать, но любит поговорить, вроде старушек-сплетниц! Я не хотел иметь с этим ничего общего. Однако у моей матери была цель сделать своего младшего сына проповедником, а она была настоящим воином молитвы. Она не боялась поделиться своими идеями с любым христианином, кто хотел ее слушать. Она провела сотни часов на коленях, молясь за меня. Я знаю, были случаи, когда только благодаря ее молитвам я остался жив.

Например, когда я был одиннадцатилетним загорелым мальчишкой, мы жили в Панама-Сити, штат Флорида, в доме, возвышающемся над Мексиканским заливом. Как и все мои одноклассники, я любил океан. Однажды группа ребят - а никого из нас нельзя было еще назвать подростком - построила самодельный плот из обрезков пиломатериалов и пустых бочек. Мы собирались отбуксировать его за полосу прибоя, за зону больших волн, образующихся у волнорезов, где мы могли бы плавать и нырять с него все лето.

Мы неплохо провели время, все утро забивая гвозди, и соорудили настоящее чудо кораблестроения, негодное к плаванию, с гвоздями, загнутыми молотком, с металлической сеткой и заколоченными кусками расщепившихся досок. Вскоре после полудня мы гордо спустили на воду наш корабль-развалюху. Но мы забыли одну важную вещь - якорь. Мы просто полагали, что пригоним плот в нужное место и будем плавать и нырять все лето. Мы не подумали об океанических течениях и приливах, которые могли быть невероятно сильными. Так мы отплыли в море. Мы ныряли, смеялись и развлекались и не заметили, как берег стал пропадать из виду. И тут кто-то закричал: "Смотрите! Нас уносит в океан!" Действительно, нас несло течение. В неописуемом ужасе мы смотрели на исчезающий берег. Мы стали кричать о помощи, но на пляже не было никого, кто мог бы услышать.

Некоторые из ребят в панике попрыгали с плота, но я велел им вернуться, потому что знал, что они не доплывут до берега. Я мог бы доплыть, но я чувствовал ответственность за младших ребят, которые начали плакать. Хотя я был испуган и знал, что достаточно силен, чтобы добраться до берега, я не мог оставить дрожащих от ужаса малышей-первоклашек и второклашек, по щекам которых текли слезы.

"Не оставляй меня, Лестер, - тихо взмолился один мальчик. - Не оставляй меня, пожалуйста, не оставляй меня". Так мы сидели на нашем неуклюжем судне, наблюдая, как берег превращается в тонкую линию на горизонте. Когда солнце стало садиться, поднялся ветер, нагоняя океанские волны. Мы поднимались на гребень, затем проваливались вниз, окруженные крутыми стенами воды. Было очень страшно.

Когда наше хрупкое суденышко начало скрипеть и визжать, мы почувствовали себя на волосок от смерти. Я не помню, чтобы кто-то из нас молился. Это не было у нас в привычке. Мы были в самом начале жизни, уверенные в своем бессмертии. Мы не могли умереть. Ведь умирают только старики и больные. А мы не были ни теми, ни другими. Мне было одиннадцать лет, и я был вечным. Ветер усилился. Большие волны накатывались на нас, грозя перевернуть плот. Помню, я приказал всем лечь и держаться изо всех сил, иначе кого-нибудь из малышей могло смыть. Я боялся появления акул. Надежда, что ветер пригонит нас назад к берегу, не оправдалась. Казалось, время остановилось, когда солнце повисло над западным горизонтом, освещая наши загорелые плечи. Волнение моря ослабело, хотя большие волны продолжали поливать нас брызгами холодной соленой воды и все еще угрожали нашему маленькому суденышку.

Внезапно кто-то закричал. Один из мальчишек в восторге показывал на берег. "Смотрите! - воскликнул он. - Дома снова стали больше".

Действительно, начинался прилив! С криками радости мы начали бешено грести. "Послушайте, - закричал я, когда мы приблизились к берегу. - Послушайте! Никому не говорите, что случилось, а то родители нас выпорют". Пообещав молчать, ребята попрыгали в воду и поплыли к берегу. Дождавшись, когда все доберутся до пляжа, я тоже прыгнул с плота и поплыл. И каким же счастьем было почувствовать песчаное дно под ногами!

Когда я пришел домой, моя мать спросила меня с удивлением: "Где ты был?"

"Ох, - я беспечно пожал плечами, - ты не поверишь, если я расскажу".

Но у меня осталось странное чувство. Я думаю, она все знала. Я думаю, она молилась. Я верю, что только это и спасло нас. Сегодня я не могу не верить, что, когда мы тряслись от страха за свою жизнь, испуганные большими волнами, моя мать молилась, стоя на коленях.

И после этого она еще больше настроилась на то, что я вырасту человеком Божьим. Она непрестанно молилась за меня. Ее женская группа тоже молилась за меня, и я знал об этом. Она тащила меня в церковь всякий раз, когда была возможность. Мне это не нравилось. Я старался не слушать проповеди. Мрачный, я брел на каждое служение, на каждое евангелизационное собрание или собрание пробуждения. Не могу сказать, что хоть одно слово из этих проповедей оказало на меня воздействие. Но я верю, что семя было посеяно. В результате я стал прихожанином, нравилось мне это или нет. А это создает ребенку определенную репутацию. Некоторые дети вертелись вокруг бильярдной. Другие помогали контрабандистам. А меня всегда можно было найти в церкви. Почему моя мать делала это для меня? Я предпочел бы пляж.

Наверное, потому, что еще молодой девушкой мать почувствовала призыв Божий для своей жизни - стать миссионером. Это было на рубеже веков, и идея о женщине-миссионерке не нашла отклика в ее семье. Даже ее пастор советовал оставить эту мысль. И в итоге она стала домохозяйкой. Но она тосковала по своему призванию и перенесла его на меня. Молясь на коленях, она видела во мне миссионера- евангелиста, которым она так жаждала стать в свое время. Она также была настроена не повторять прежних ошибок. Моя старшая сестра Анна почувствовала сильный призыв Господа стать миссионеркой в Китае. Но Анна ослушалась Господа и вышла замуж за неверующего. Она умерла рано. Сердечная боль от того, что произошло с Анной, тяжело мучила мою мать и укрепила ее решимость заставить меня повиноваться призванию Господа. А я не хотел повиноваться. Я был готов сделать все возможное, чтобы избежать этого. Но она любила меня. Я был шестым из семи детей - Хьюстон, Анна, Керни, Эрнест, Луиза, затем я и Леона. Многие из них уже выросли и разъехались, когда я был еще подростком. Это делало меня любимчиком и давало мне некие привилегии.

Я должен был стать бунтарем

Еще мальчиком я уже был вспыльчивым и стал настоящей головной болью для матери. Она таскала меня на евангелизационные собрания, пригрозив, что если я не изменю свой образ жизни, она отдаст меня в исправительный дом. Помню, как я ненавидел эти духовные, полные энтузиазма собрания пробуждения. Я отказывался петь и засыпал на жестких скамьях, пока люди ликовали и кричали, а проповедник продолжал бубнить и после одиннадцати вечера. Проснувшись, я брел домой, но не в мягкую постель, а на стеганое одеяло на полу, поскольку мою кровать занял проповедник. Я все больше негодовал на "святош", храпящих в моей постели. Я невзлюбил их за то, что они ели мою пищу и завладевали вниманием матери. Особенно меня злило, что гостящие евангелисты всегда занимали мое место за обеденным столом рядом с отцом. Во время пробуждений нам, маленьким детям, часто приходилось есть после того, как поедят взрослые. Мне казалось, что эти проповедники едят, едят и едят. И они без умолку говорили, поглощая мои любимые кусочки цыпленка. Я должен был ждать, когда они, наконец, замолчат и уйдут, обеспокоенный, останется ли мне что-то поесть.

Пробуждения иногда продолжались по 3-4 месяца. Неудивительно, что я и мой отец не любили их.

Я также невзлюбил детей-паинек этих проповедников. Однажды я, мой друг Лаверт Холлифилд и сын гостящего проповедника, ни у кого не спросив разрешения, пошли купаться. Зимние дожди разлили воды обычно спокойной Таллахалы, а мы были еще слишком юными, чтобы знать, что высокая вода может быть опасна. Мы разделись догола и вошли в мутную речку. Уже на середине я понял, что мне не справиться с холодным сильным потоком. Меня понесло по течению, а когда я ослабел, затянуло под воду.

Помню их крики. В панике сын проповедника завопил: "Пошли домой! Мы попали в беду! Он погиб!" И этот трус убежал.

Однако Лаверт был преданным другом. Он нырял и ощупывал песчаное дно реки, пока не нашел меня. В отчаянной борьбе с потоком он вытащил мое тело на берег. Я не дышал - мои легкие были наполнены водой. Лаверт не был силен в искусственном дыхании, но он просто перевернул меня и давил мне на спину, пока грязь и вода не вылились изо рта и я не смог вздохнуть. Он был со мной, пока я не пришел в чувство. Затем, уже вместе, мы разыскали нашу одежду и вернулись домой. Сына проповедника выпороли за то, что он оставил меня. И я поклялся, что мой сын никогда не будет таким трусом. Я никогда не стану проповедником.

Как видишь, за меня уже все было решено. Во-первых, моя мать не ответила на свой призыв. Затем моя сестра Анна тоже не смогла ответить. И вот моя мать решила, что ответить должен я - неважно, услышал я какой-либо призыв или нет.

Когда я стал старше, мой характер стал еще более бунтарским. Помню, как однажды я возвратился домой в два часа ночи после кутежа с друзьями. Я ощупью искал свою кровать в темноте и зацепился за ногу матери. "Что ты делаешь в моей комнате?" - возмутился я.

"Я молюсь за тебя, Лестер", - ответила мать. Затем она спустилась в гостиную, чтобы продолжить молитву. Мне не так-то легко было заснуть в ту ночь. В своем сердце я знал уже тогда, что у Бога есть высший план для моей жизни. Однако я не собирался становиться проповедником. Я собирался стать миллионером.

Другие книги Лестера Самралла