Для того, чтобы он жил, его нужно склеить, а клей - это благодать Божья.
Юджин О'Нил
Жизнь Симоны Вайль вспыхнула ярким пламенем и оборвалась в тридцать три года. Французская интеллектуалка предпочла работу на фабрике и на ферме, чтобы познать жизнь рабочего класса. Когда гитлеровские полчища вторглись во Францию, она успела бежать в Лондон и там умерла от туберкулеза и дурного питания - она разрешала себе съедать в день не больше, чем получали ее соотечественники в оккупированной стране. Все наследие этой еврейки, ставшей ученицей Иисуса, - разрозненные записи и дневники, отражающий ее трудный путь к Богу.
Симона Вайль пришла к выводу, что вселенной управляют две силы: тяготение и благодать. Сила притяжения притягивает одно тело к другому: большее тело увеличивается, вбирая в себя все больше элементов вселенной. Действие этой силы можно наблюдать и в отношениях между людьми. Мы хотим расширяться во все стороны, приобретать, надуваться важностью. Желание "уподобиться богам" побудило к ослушанию Адама и Еву.
Наши эмоции следуют столь же строгим законам, как законы Ньютона. "Все естественные побуждения души управляются законами, аналогичными закону всемирного тяготения. Единственное исключение - благодать", - пишет Вайль. Чаще всего мы не способны вырваться из гравитационного поля себялюбия, и таким образом "задраиваем все щели, сквозь которые могла бы просочиться благодать".
Примерно в то же время, когда Вайль писала свои заметки, другой беглец из нацистской Германии, Карл Барт, признавался: более чудесным, чем все чудеса Иисуса, казался ему Иисусов дар прощения. Чудеса нарушали лишь физические законы, а прощение нарушало закон нравственности. "Посреди зла прорастают начатки добра… Благодать - кто измерит ее простоту и ее всеохватность?"
И впрямь, кто измерит? Я кружу вокруг благодати, словно вокруг храма, чересчур большого, чтобы охватить его единым взглядом. Я начал с вопроса - что удивительного в благодати и почему христиане не могут являть ее чаще, - а заканчиваю вопросом: как выглядит обретший благодать христианин?
А может быть, стоит переформулировать вопрос и спросить, не как он выглядит, а как он глядит? Ведь благодать - не этическая система, не свод правил, а новый взгляд на мир. Я вырвался из поля духовной "силы тяжести", если разглядел в себе грешника, который никогда не угодит Богу - сколько бы ни совершенствовался, сколько бы ни рос во все стороны. Только осознав это, я смогу обратиться к Богу за помощью, и к своему изумлению пойму, что святой Бог уже любит меня со всеми моими недостатками. И вновь я ухожу от силы тяжести, когда в своих ближних распознаю таких же возлюбленных Богом грешников. Итак, обретший благодать христианин - это человек, который смотрит на мир сквозь "очки благодати".
Один мой знакомый пастор готовил проповедь на стих из Матфея 7:22-23, в котором Иисус с неожиданной суровостью заявляет: "Многие скажут Мне в тот день: "Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?" И тогда объявлю им: "Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие".
Выражение "Я никогда не знал вас" так и бросилось ему в глаза. Ведь Иисус не говорит: "Вы не знали Меня" или "Вы не знали Отца". Моего знакомого поразила мысль, заложенная в этих словах: главная, едва ли не единственная наша задача в жизни - раскрыться перед Богом. Для этого недостаточно добрых дел ("Не от Твоего ли имени мы пророчествовали?"). Наши отношения с Богом строятся на полной и окончательной откровенности. Маски спадут с лица.
"Мы не найдем Его, пока не поймем, как Он нам нужен", - писал Томас Мертон. Человеку, воспитанному в религиозной строгости, нелегко дается такое понимание. Церковь моего детства склонялась к перфекционизму. Это всех нас ввергало в соблазн Анании и Сапфиры - казаться более духовными, чем мы есть на самом деле. По воскресеньям дочиста отмытые дети и родители с улыбками на лицах входили в двери храма, а потом мы узнавали, что всю неделю они ссорятся и обижают друг друга.
В детстве вместе с праздничным костюмом я надевал по воскресеньям самое лучшее свое поведение - маску для Бога и для других членов церкви. Мне и в голову не приходило, что как раз в храме и нужно быть искренним. Теперь, когда я пытаюсь глядеть на мир сквозь очки благодати, я понимаю: наши недостатки - необходимое условие благодати. Только в трещины проникает свет.
Гордыня до сих подзуживает меня "выставляться", совершенствоваться снаружи. "Легко признать, но почти невозможно надолго усвоить мысль, что мы - зеркала, чья яркость, когда мы сияем, целиком и полностью заимствована у лучей освещающего нас солнца, - пишет Клайв Льюис. - Неужели же мы не имеем хоть капельки - хоть малости - собственного света? Неужели мы до такой степени тварны?" И Льюис продолжает свою мысль: "Благодать - это полное, детское, блаженное удовлетворение главной нужды. Это радость полного доверия и зависимости. Мы становимся "радостными нищими"".
Мы - тварные создания, мы - радостные нищие, воздаем Богу хвалу своей зависимостью. Наши изъяны, наши раны - те щели, сквозь которые просочится благодать. В этом наше земное предназначение - быть несовершенными, незавершенными, слабыми и смертными. И лишь приняв такую судьбу, мы сможем пренебречь силой притяжения и обрести благодать. Только так мы приближаемся к Богу.
Как ни странно, Бог ближе к грешникам, чем к "праведникам". Я имею в виду людей, известных своей набожностью, а не подлинных святых, всегда помнящих о своей греховности. Один духовный наставник объяснял это так: "Бог держит каждого из нас на веревке, свисающей с небес Своим грехом человек перерезает веревку, а Бог соединяет ее вновь, завязывая узел, и тем самым подтягивает грешника поближе к Себе. Вновь и вновь наши грехи перерезают веревку, и с каждым узлом Бог подтягивает нас все ближе к Себе".
С тех пор, как изменились мои представления о себе, я стал по-новому воспринимать церковь: это община людей, возжаждавших благодати. Мы объединились в своей слабости, как ищущие исцеления алкоголики. Сила тяготения соблазняет нас мыслью, что мы справимся сами. Благодать исправляет заблуждение.
И вновь мне приходят на ум слова проститутки, с которых началась эта книга: "Церковь! С какой стати я туда пойду? Мне и так плохо, а они будут тыкать меня лицом в грязь". Церковь должна служить пристанищем для людей, которым "и так плохо" - с богословской точки зрения. Именно такое состояние - наш пропуск в общину. Бог ждет смиренных (то есть - сокрушенных духом) и в них вершит Свой труд. Всякое превосходство, всякий соблазн превосходства - сила тяготения, а не благодать.
При чтении Нового Завета мы дивимся той легкости, с какой Иисус общался с грешниками и отщепенцами. После опыта отношений с "грешниками" и самонадеянными "святыми" я начал догадываться, в чем суть: с грешниками Иисусу общаться было приятнее. Они были честны и не претендовали на праведность, а потому с ними можно было иметь дело. Напротив, "святые" превозносились, осуждали Иисуса и старались заманить Его в ловушку. В итоге именно они, а не грешники, сговорились казнить Его.
Перечтем рассказ об ужине в доме фарисея Симона, на который был зван Иисус. Женщина, немногим отличавшаяся от той проститутки из Чикаго, пробралась в дом, вылила на ноги Иисус елей и отерла Ему стопы своими волосами - достаточно провокационное поведение. Симон был в ярости: как она посмела переступить порог Его дома?! И вот что отвечает Иисус:
И обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, а ты воды Мне на ноги не дал; а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла. Ты целования Мне не дал; а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги. Ты головы Мне маслом не помазал; а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много; а кому мало прощается, тот мало любит (Луки 7:44-47).
Почему церковь часто следует духу фарисея Симона, а не этой прощенной женщины? Почему я часто уподобляюсь Симону?
В книге, опубликованной сто лет тому назад - "Осуждение Ферона Вера", - я нашел памятный образ церкви. Такой, какой она и должна быть. Скептически настроенный врач, обращаясь к пастору-фундаменталисту и к католическому священнику, заявляет: "Позвольте мне сказать - ибо я высказываю свои замечания извне, как сторонний наблюдатель, - что мне казалось бы логичным, если б церковь была открыта тем, кто испытывает в ней нужду, а не тем, кто вполне уверен в себе и сам рвется помогать церкви". Далее этот атеист рисует идеал церкви, где благодать текла бы рекой. "Кто-то ходит в церковь каждый день, кто-то - раз в году, а некоторые ни разу не заглянут после крещения, пока их не принесут отпевать. Но каждый пользуется здесь равными правами - и взломщик-рецидивист, и безупречный праведник. Единственное требование - не предъявлять ложных претензий…"
Этот образ благодати, изливающейся рекой, кольнул меня в самое сердце. Особенно после того как я посетил собрание Анонимных Алкоголиков в подвале нашей чикагской церкви. Церкви не очень-то охотно позволяют проводить на своей территории подобные собрания. И на то есть разумная причина: в борьбе с демонами алкоголя и наркотиков члены этого общества привлекают на свою сторону меньших демонов табака и кофе. А кому хочется оттирать пятна со столов и с пола и проветривать пропитанное дымом помещение? Однако церковь, в которую я хожу, решилась тем не менее распахнуть двери перед АА.
Я посещал их собрания из солидарности с лечащимся от алкоголизма другом. Впервые придя на такую встречу, я был поражен сценой, удивительно напоминавшей молитвенное собрание первых христиан. Известный телеведущий и несколько предпринимателей-миллионеров сидели бок о бок с безработными и подростками, прячущими под длинными рукавами следы уколов. Здесь сочувственно выслушивали друг друга, горячо принимали, все обнимались. Человек вставал и называл себя: "Привет, я - Том, алкоголик и наркоман", и все дружно, точно хор из греческой драмы, восклицали в ответ: "Привет, Том!" Каждый участник собрания подробно рассказывал о своей битве с болезнью и пороком.
Постепенно я понял два основных принципа АА: безусловная честность и полная зависимость от высших сил. Эти же принципы заложены в Молитве Господней.
Иисус велит нам жить "сим днем", и не случайно в большинстве групп АА каждая встреча начинается с чтения "Отче наш".
Здесь никому не разрешается говорить: "Привет, я - Том. Я был алкоголиком, но теперь исцелился". Даже если Том тридцать лет проведет в полном воздержании, он все равно обязан признавать себя алкоголиком, потому что, отрицая свою слабость, он вновь станет ее жертвой. Том не имеет права сказать: "Пусть я алкоголик, но я лучше Бетти - она-то сидит на кокаине". В АА все на равных.
Как пишет Льюис Мейер:
Это единственное место, где общественный статус не имеет значения. Здесь никого не одурачишь. Каждый приходит сюда потому и только потому, что не справился с жизнью и пытается вновь сложить осколки воедино… Я присутствовал на тысячах собраний - церковных и не церковных, - но нигде не нашел такой любви, как в АА. На один краткий час сильные и могущественные смиряются, а слабые возвышаются. В результате наступает равенство, и мы понимаем, наконец, что значит слово "братство".
На пути к исцелению члены АА должны всецело положиться на "Высшую силу" и на своих товарищей. Большинство участников этих собраний вместо слов "Высшая сила" говорят "Бог". Они открыто просят у Бога прощения и сил и ищут поддержки у друзей. Они приходят в общество Анонимных Алкоголиков, веря, что здесь благодать льется рекой.
Иногда, спускаясь по лестнице из основного помещения храма в подвал, я думаю о контрасте между воекресным богослужением и собраниями по вторникам. Лишь немногие участники вторников возвращаются в церковь по воскресеньям. Они благодарны церкви за то, что им позволяют проводить здесь собрания, но члены АА не чувствуют себя в храме, как дома. Те, кто собирается в храме, знают, как жить, а "анонимные алкоголики" с трудом справляются с жизнью. Им уютнее в клубах сизого дыма, когда они сидят, развалившись на складных стульях, облаченные в джинсы и футболки, перемежая речь бранными словами. Вот их место, а не храм с витражами, не ряды скамей с прямыми спинками.
Если б они только понимали, и если б церковь понимала, какие уроки духовности могли бы дать нам участники этих подвальных собраний! Они исходят из безусловной откровенности и приходят к безусловной зависимости от Бога. Эти "веселые бродяги" собираются еженедельно, ибо они жаждут. И только здесь благодать течет рекой.
Несколько раз мне доводилось выступать в церкви с проповедью, а потом прислуживать во время причастия. "Я причащаюсь не потому, что я - добрая католичка, святая, набожная, благочестивая, - пишет Нэнси Мейерс. - Я причащаюсь потому, что я - плохая католичка, измученная сомнениями, тревогами, гневом. Я на грани обморока от истощения духа".
После проповеди я участвовал в утолении духовного голода. Причащающиеся выходили вперед, строились полукругом и тихо ждали, пока мы поднесем им хлеб и вино. "Тело Христово, за вас ломимое", - произносил я, протягивая облатку. "Кровь Христова, за вас изливаемая", - подхватывал пастор, протягивая чашу.
Поскольку моя жена работает в церкви, я и сам много лет вел здесь семинар. Мне известны судьбы некоторых прихожан. Я знаю, что Мейбл - с волосами цвета соломы и согбенной спиной, из числа престарелых, опекаемых нашим приходом, - когда-то была проституткой. Моя жена билась с ней семь лет, прежде чем Мейбл сумела исповедать темный грех, глубоко засевший в ее душе. Пятьдесят лет назад она продала свою дочь, свое единственное дитя. Родители отвернулись от нее, беременность лишила женщину основного источника дохода, и она за деньги отдала ребенка супружеской паре из Мичигана. Она говорила, что так и не смогла простить себе этот поступок. И вот она стоит перед причастием. На щеках - ровные круги румян, она протягивает руки навстречу дарам благодати. "Тело Христово, за тебя ломимое, Мейбл…"
Рядом с Мейбл - Гас и Милдред, единственные из наших пенсионеров, пожелавшие вступить в брак. Официально узаконив свои отношения, они лишились 150 долларов социальной помощи, которые могли бы сэкономить, если бы просто поселились вместе. Но Гас настоял на своем. Он сказал, что Милдред - свет его жизни, и лучше ему жить в бедности, лишь бы рядом с ней. "Кровь Христова, за вас изливаемая, Гас и Милдред…"
А вот Адольфус, из поколения "рассерженных молодых людей". Чернокожий, чьи худшие опасения насчет рода человеческого сбылись во Вьетнаме. Как-то раз на семинаре, когда мы читали Книгу Иисуса Навина, Адольфус поднял руку и объявил: "Будь у меня М-16, я бы вас всех, белые гады, перестрелял". Потом староста церкви, врач по специальности, отвел его в сторону и попросил впредь принимать лекарства перед воскресной службой. Мы миримся с Адольфусом, потому что знаем: не только гнев гонит его к нам, но и голод. Если он опоздает на автобус и никто не подвезет его, он пешком пройдет пять миль, только бы попасть на богослужение. "Тело Христово, за тебя ломимое, Адольфус…"
Я улыбаюсь Кристине и Рейнеру, изящной паре из Германии, работающей в университете. Оба имеют степень докторов философии и принадлежат к одной и той же пиетистской общине южной Германии. Они рассказывали нам об огромном влиянии, которое оказало на мир движение моравских братьев. Оно все еще чувствуется в их немецкой общине. Однако сейчас приходится дорого платить за столь дорогую для них весть. Их сын только что уехал миссионером в Индию. Уже год он живет в ужаснейших трущобах Калькутты. Кристина и Рейнер всегда высоко ценили подобную самоотверженность, но это их сын, и самоотверженность дается им нелегко. Они страшатся за здоровье и безопасность мальчика. Кристина закрыла лицо руками, между пальцев сочатся слезы. "Кровь Христова, за тебя изливаемая, Кристина, и за тебя, Рейнер…"
А вот Сара, в чалме, закрывающей лысую, изуродованную голову - врачи удалили опухоль мозга. Майкл - заика, он вздрагивает и съеживается, когда кто-то окликает его по имени. Мария, неистовая толстушка-итальянка, только что она вышла замуж в четвертый раз. "Уж я знаю, этот - настоящий".
"Тело Христово… Кровь Христова…" Что еще мы можем предложить этим людям, если не благодать, льющуюся рекой? Что может дать им церковь, если не эти знаки благодати? Благодать им - этим инвалидам, этим людям из распавшихся семей? Да, конечно. Так может быть, наше богослужение не так уж отличается от собрания Анонимных Алкоголиков внизу?
Как ни удивительно, через очки благодати мы и тех, кто вне церкви, видим точно такими же. Как и я сам, как и любой христианин, эти люди - такие же грешники, возлюбленные Богом. Заблудшие дети, некоторые очень далеко забрели от дома. Но Отец все-таки ждет и готов принять их с радостью и ликованием.
Пророки в пустыне, современные писатели и мыслители тщетно ищут альтернативные источники благодати. "Стыдно сказать, но мир нуждается в христианской любви", - признался Бертран Рассел. Незадолго до своей смерти писательница Марганита Ласки, гуманист и неверующий человек, сказала в телеинтервью: "В одном я вам, христианам, завидую: вы прощены. Мне просить прощения не у кого". Дуглас Копланд, автор термина "поколение X", приходит к выводу: "Тайна в том, что я нуждаюсь в Боге - я слаб и не справляюсь в одиночку. Мне нужен Бог, Который поддержит во мне щедрость, иначе я перестану давать; укрепит мою доброту - или я перестану быть добрым; поможет мне любить - потому что я утрачиваю эту способность".
Иисус с удивительной нежностью обращается с людьми, которые выражают такую потребность. Иоанн описывает спонтанную сцену с женщиной у колодца. В ту пору инициаторами развода выступали мужья. Эту женщину отвергли пятеро мужей. Иисус мог начать с разговора о том, до какой степени эта женщина не справляется с жизнью. Однако Он не сказал ей: "Ты понимаешь, что живешь во грехе, живешь с человеком, который тебе не муж?!" Вместо этого Он сказал: "Я дам тебе напиться". Он сказал ей, что видит ее жажду, а вода, которую она пьет, никогда не утолит этой жажды. И Он предложил ей воды живой, чтобы напиться вволю.
Я стараюсь следовать этому примеру, когда общаюсь с человеком, чей образ жизни мне решительно не нравится. "Этот человек жаждет", - твержу я себе. Однажды я встретился со священником Генри Нувеном сразу по его возвращении из Сан-Франциско. Он посетил несколько больниц для жертв СПИДа. Мучительные истории пациентов пробудили в нем сильное сочувствие. "Эти люди страстно, буквально до смерти жаждут любви", - говорил он. Он видел изнывающих от жажды людей, приникших к отравленному источнику.
Когда я готов в ужасе отшатнуться от грешника - от "не такого, как я", - я напоминаю себе о том, каково было Иисусу на земле. Чистый, безгрешный. Какое отвращение должен был Он испытывать при виде людского греха! Но Он обращался с закоренелыми грешниками милосердно и без осуждения.
Каждый, кого коснулась благодать, перестает видеть в заблудших "дурных людей". Он видит в них "несчастных, нуждающихся в нашей помощи". Нельзя выбирать "достойных любви". Благодать учит, что Бог любит нас в силу Своей, а не нашей природы. Никакие категории "достоин - не достоин" тут не применимы. Немецкий философ Фридрих Ницше в автобиографии писал о своем умении "нюхом проникнуть" в скрытые глубины души и распознать "изобилие грязи на дне многих репутаций". Ницше - специалист по безблагодатности. Мы же призваны совершить нечто противоположное, разыскать остаточную ценность человека.
В фильме "Железный сорняк" Джек Николсон и Мерил Стрип натыкаются на замерзающую в снегу, скорее всего пьяную, эскимосскую женщину. Они и сами в подпитии, и пытаются решить, как поступить с ней:
- Она пьяница или бродяга? - задает вопрос персонаж Николсона.
- Просто бродяга. Всю жизнь бродит.
- А раньше?
- Раньше она была шлюхой на Аляске.
- Не всю ведь жизнь. Кем она была до того?
- Понятия не имею. Наверное, маленькой девочкой.
- Девочка - это уже что-то. Маленькая девочка - не шлюха и не бродяга. Это человек. Неси ее в дом.
Эти два отщепенца смотрят на эскимоску через очки благодати. Там, где общество разглядит бродягу и шлюху, благодать видит "маленькую девочку", человека, сотворенного по образу Божьему. И не важно, до какой степени искажен этот образ.
В христианстве действует принцип "ненавидеть грех, но возлюбить грешника". Такое правило легче провозгласить, чем исполнить. Если бы христиане могли всецело следовать в этом примеру Иисуса, мы бы гораздо лучше осуществляли призвание носителей благодати. Даже Клайв Льюис признается, что долгое время не мог уловить тончайшее различие между ненавистью к греху и ненавистью к самому грешнику. Как можно ненавидеть то, что человек делает, и любить этого человека?
Спустя годы меня осенило, что по отношению к одному человеку я именно так и поступаю - по отношению к самому себе. Как бы ни были мне противны мои трусость, тщеславие, алчность, я все равно люблю себя. Тут проблем не возникало. На самом деле, я потому и ненавидел свои грехи, что любил самого себя. Я любил себя, и меня огорчало, что я способен на грех.
"Христианин должен бескомпромиссно возненавидеть грехи", - говорит Льюис. Однако мы должны ненавидеть грехи в других так же, как в себе: горевать о том, что человек способен на такое, и уповать, что когда-нибудь, каким-то образом этот человек исцелится.
В документальном фильме Билла Мойерса о гимне "О благодать" есть эпизод, снятый на стадионе Уэмбли в Лондоне. Музыкальные ансамбли, рок-группы собрались отпраздновать великие перемены в Южной Африке. В завершение концерта организаторы попросили выступить оперную певицу Джесси Норман.
Мы видим толпу, бушующую на стадионе, и интервью Джесси Норман за кулисами. Двенадцать часов подряд "Ганз-н-розес" и прочие подобные им группы зажигали зрителей, и без того подзарядившихся пивом и травкой. Рок-музыкантов вызывали на бис, и они не отказывались. Тем временем Джесси Норман сидит в гримерной и обсуждает с Моерсом "О благодать".
Гимн был написан Джоном Ньютоном, жестоким и грубым работорговцем. Впервые он возопил к Господу, когда во время бури чуть не потерпел кораблекрушение. Он постепенно прозревал, и даже после обращения продолжал свое ремесло. О "святом имени Иисуса" он писал на африканском берегу, дожидаясь "живого товара". Позже он отказался от позорной профессии, стал священником и вместе с Уильямом Уилберфорсом участвовал в борьбе против рабства. Джон Ньютон всегда помнил, из какой бездны извлек его Господь. Он не сводил глаз с источника благодати. Когда он писал слова "спасающее жалкого червя", он действительно говорил о себе.
В интервью Джесси Норман сказала Биллу Мойерсу, что Ньютон, вероятно, использовал старый напев рабов. Он спас эту песню, подобно тому, как сам был искуплен.
И вот наступает момент, когда Джесси Норман будет петь. В круге света Джесси - высокая и величественная чернокожая певица в волочащемся по полу национальном наряде - выходит на подмостки. Ни музыкального сопровождения, ни подпевки - одна лишь Джесси. Толпа бушует. Оперная певица мало кому здесь знакома. "Пусть вернут "Ганз-н-Розес"", - кричит кто-то, и толпа подхватывает крик. Недалеко до скандала.
Одна, без оркестра, Джесси Норман медленно и отчетливо начинает петь:
О благодать, святое имя,
Спасающее жалкого червя!
Я пропадал, но найден был Тобою
Был слеп, но снова вижу я.
Поразительное дело! Стадион Уэмбли затаил дыхание. Семьдесят тысяч распоясавшихся фанатов смолкли перед обаянием благодати.
К тому времени, как Норман запела вторую строфу: "О благодать, что учит сердце страху, о благодать, что страхи исцелит…", она уже полностью овладела толпой.
Третьей строфе: "О благодать, зовущая в дорогу, и возвращающая вновь домой" уже вторили тысячи слушателей, постепенно вспоминавшие забытые слова:
Сияя с солнцем наравне,
Рассеивая тень,
Мы будем Бога воспевать,
Как будто в первый день.
Позднее Джесси Норман признавалась: в ту ночь на стадионе Уэмбли она ощутила присутствие неведомой ей силы. Не такой уж неведомой, кажется мне. Мир истомился по благодати. Когда благодать нисходит, мир падает ниц.
