В самолете рядом со мной сидел маленький мальчик. Он с любопытством оглядывал на меня.
- Привет, - сказал я.
Он открыл рот и разразился длинной тирадой на испанском.
Я засмеялся и поднял руки вверх:
- Но компрендо.
Он озадаченный, замолчал.
- Американо, - сказал я, показывая на себя. Я взял напечатанную на испанском газету, которую дала мне стюардесса, и попытался прочитать предложение из нее вслух. Мальчик явно не понимал ни слова, но это меня не остановило. Внезапно он сказал: "бьен, бьен", и я понял, что сейчас произношу правильно. Но я не имел ни малейшего представления о том, что это означает.
Я мог посмеяться над собой. Я изучал греческий, древнееврейский и санскрит, но никогда не учил испанский.
- Иногда, - подумал я, - Бог не отличается практичностью.
По мере того, как шло время, я нервничал все больше. Наконец показалась Венесуэла.
Я прижался к иллюминатору, чтобы видеть, как приземляется самолет. Когда мы спускались, можно было видеть горы, которые вздымались за линией берега. Сделав круг над океаном, самолет приземлился в современном аэропорту на побережье.
Когда я вышел из самолета, жара Венесуэлы охватила меня. Это было невероятно. Пока я дошел до зала ожидания, я пропотел насквозь.
Стоя в очереди на таможню, я беспокойно оглядывался, разыскивая мистера Сандерса. Стеклянные перегородки позволяли видеть всех ожидающих членов семей. Я с облегчением вздохнул, когда заметил знакомую фигуру. Но после двух часов, проведенных в таможне, я убедился в своей ошибке.
Никто не ждал парня девятнадцати лет из Соединенных Штатов.
Я получил свой багаж и сел на него, ожидая, что мистер Сандерс вот-вот появится из-за угла. Каждый раз, слыша шаги, я приподнимался, готовый приветствовать его. Потом, видя, что это уборщик или венесуэльский бизнесмен, опускался обратно на чемодан.
Я не мог поверить, что мистер Сандерс забыл обо мне. Должно быть, что-то задержало его.
Но никто не приходил. В зале не было никого, кроме меня и уборщика, который мыл пол. Я не знал, что делать, боялся, что если отойду, придет мистер Сандерс, и я пропущу его. Я чувствовал себя очень тупо, ожидая его, сидя в пустом зале. Мне хотелось домой.
В конце концов, я отнес свой багаж к билетной стойке и спросил, не искал ли кто-нибудь мистера Ульсона. Кассир внимательно выслушал, потом произнес, наверное, единственную английскую фразу, которую знал:
- Простите, я не говорю по-английски. - Затем занялся своим делом. Я оглядел зал.
Кто-нибудь говорит по-английски? - громко спросил я.
Никто не обернулся. Потом в зал вошел священник, пожилой человек в ниспадающей черной сутане. Я подбежал к нему и тянул за рукав, пока он не подошел со мной к кассе. Потом я заговорил с ним на латыни - и он понял! Как это прекрасно, когда тебя понимают!
Однако священник спешил. Он перевел мой вопрос человеку за билетной стойкой, - но тот ничего не знал ни о Брюсе Ульсоне, ни о мистере Сандерсе. Прежде, чем я успел спросить еще что-нибудь, священник удалился.
Что мне делать? Что я могу сделать, кроме того, как ждать? Он должен прийти.
Но он не пришел. В час ночи, когда я был единственным, кто остался в зале ожидания, ко мне подошел служащий авиакомпании "Пан Ам". Он объяснил мне по-английски, что я должен уйти. До утра не ожидается никаких полетов, и я не могу оставаться в аэропорту всю ночь.
Мой путь завершился в роскошном отеле неподалеку, но я отлично представлял себе, как это дорого мне обойдется. Мои семьдесят долларов уйдут в неделю!
На следующий день я проснулся рано и вышел пройтись вокруг отеля, пытаясь решить, что мне делать. Солнце взошло, и уже было жарко. Чтобы сберечь деньги, я не ел ни завтрака ни обеда. Но когда настало пять часов, я был слишком голоден, чтобы сопротивляться.
У меня не было другого способа связаться с мистером Сандерсом, кроме почты, и к тому времени, когда я получу от него письмо, я полностью потрачу все деньги. Я не мог обратиться за советом, потому что не знал испанского.
Затем произошло что-то странное. На следующее утро меня остановил какой-то юноша и спросил, не американец ли я. Это был веселый парень с живыми черными глазами. На очень плохом английском он сказал, что его зовут Джулио, он студент в университете Каракаса.
- Что вы делаете в Венесуэле? - спросил Джулио.
- Я хочу работать с индейцами, - сказал я. - Меня должен был встретить один из миссионеров, который работает на Ориноко, но что-то случилось. Он не появился.
Джулио нахмурился.
- Ты случайно не здесь остановился? - Он указал на отель.
Я пожал плечами.
- А где еще? Я не знаю Каракас.
- Ну, ты его и не узнаешь, живя в таком месте. Он только для... для... Я засмеялся.
- Он для американцев, ты хочешь сказать? Ну, я и есть американец.
- Ладно, - сказал он и улыбнулся. - Ты американец. Тем хуже для тебя. Но не следует оставаться здесь. Почему бы тебе не жить у меня дома? Мы тебя устроим. Моя семья будет рада принять тебя.
Мое сердце подпрыгнуло. Мы тотчас же погрузили мои чемоданы в автобус, который привез нас по прекрасным горам в Каракас, который Джулио назвал самым современным городом в Южной Америке. Но я был поражен, увидев тысячи лачуг бедняков, сделанных из картонных коробок и фанерных ящиков.
Когда мы добрались до дома Джулио, он представил меня своей матери, полной милой женщине. Она не говорила по-английски, но жестами дала мне понять, что будет рада принять меня. За ней стояла целая куча братьев и сестер Джулио.
Мне отвели маленькую комнату на втором этаже, с наглухо закрытым окном и лампочкой без абажура. Но я был рад любому углу, и вскоре стал центром их внимания. Я спрашивал у Джулио, его братьев и сестер испанские названия различных предметов, и начал учить язык. Меня также познакомили с колумбийской кухней, и я полюбил ее.
Но, через несколько дней я почувствовал беспокойство. Мне было нелегко общаться с кем-либо, когда Джулио уходил, и нечем было занять свое время. Я хотел помочь его семье как-нибудь, но не знал, как. Часто я просто бродил по улицам Каракаса, желая разговаривать с людьми. Я чувствовал себя неудобно, живя в этой семье и питаясь, так как они явно не были готовы финансово содержать еще одного члена семьи. Я начал чувствовать себя лишним.
Однажды, придя домой, Джулио спросил:
- Ты действительно хочешь жить с индейцами? Мы уже говорили об этом раньше. Для него индейцы были только диковинными людьми, которые мастерят грубые поделки на сувениры.
- Да, хочу, - сказал я.
- Тогда тут есть человек, с которым тебе надо познакомиться. Он врач и живет около реки Ориноко. Его наняла на работу правительственная комиссия по делам индейцев. Кстати, он американец. Его жена - знакомая друга нашей семьи.
Мы пошли с ним вниз по улице и зашли в какое-то маленькое кафе. Там Джулио представил меня доктору Христиану. Это был высокий, стройный человек, примерно сорока лет. Вытянув ноги, он сидел на маленьком камышовом стульчике, держа стакан и куря сигарету.
- Итак, тебя интересуют индейцы, - сказал он. - Почему?
На секунду я задумался, пытаясь правильно сформулировать свой ответ.
- Я просто хочу иметь возможность познакомиться с ними, увидеть их образ жизни. Может быть, позже я смогу им чем-нибудь помочь.
Он улыбнулся и слегка наклонился вперед.
- Что заставляет тебя думать, что ты сможешь им помочь? У тебя есть навыки, которые им нужны?
Пока я думал, что ответить, он взял свой стакан и посмотрел на него.
- Индейцы тебе даже не понравятся, - сказал он. - Они грязны и невежественны. В них нет ничего замечательного, кроме того, что они сами заботятся о своих близких, хотя они и просят кого-либо о помощи.
- А почему тогда вы с ними работаете? - отпарировал я
Он рассмеялся.
- Хороший вопрос. - Он пожал плечами. - Это работа Я должен использовать свои познания в медицине. Это так же интересно, как и всё остальное - и я получаю возможность путешествовать.
Наступило короткое молчание. Джулио ушел.
- С какими индейцами вы работаете? - спросил я.
- О, с несколькими племенами на реке Ориноко. Он начал рассказывать мне о них, и постепенно его настроение изменилось. Вокруг уголков его рта появились маленькие смешливые морщинки. Он действительно любил индейцев, и его рассказы о них очаровывали.
Потом он замолчал и посмотрел на меня изучающим взглядом.
- Ладно, - сказал он. - Если ты серьезно хочешь этого, можешь поехать со мной. Я отправляюсь на следующей неделе и буду там полтора месяца.
Я сохранял невозмутимое выражение лица, но сердце мое заколотилось. Мы обменялись рукопожатием и поговорили о подготовке. Потом я ушел. Только отойдя от кафе на квартал, я позволил себе радостный возглас и побежал по улице, увертываясь от людей, идущих по тротуару!
Через неделю мы были уже в Пуэрто Аякучо, загружая припасы и медикаменты в машину, которая отвезет их - и нас - до транспортных каноэ на Верхней Ориноко - шестьдесят километров по единственной дороге из города. Огромный, неуклюжий самолет ДС-3 доставил нас в этот маленький городок этим утром.
Что-то крича, люди набились в грузовик. Когда мы закончили привязывать груз, люди облепили грузовик со всех сторон. Вместе с ними мы забрались в кузов. Нам передали огромный кувшин с вином. Я дал его человеку, сидящему около меня. Все разговаривали. Грузовик завелся и громыхая выполз на тонкую ленту грязной дороги. Мы въехали под кроны деревьев и сразу же город скрылся из виду. Перед нами расстилалась саванна, перемежающаяся с островками джунглей.
Когда приехали в Самариапо, мы очень устали и все тело ломило. Непрерывная тряска в машине измотала нас. Это был конец дороги. От Самариапо нам придется добираться на лодке до Верхней Ориноко.
Мы сняли груз и снесли его к берегу желтой, мутной Ориноко, где стояли два огромных выдолбленных из бревна каноэ доктора Христиана, связанных вместе. Мы заполнили каноэ припасами на целый месяц и, взяв двух проводников, которые должны были управлять лодками днем и ночью, отправились вверх по реке.
До первого индейского поселения мы добирались больше недели. Километр за километром река оставалась позади. Вскоре я потерял счет поворотам реки и опасным мертвым бревнам, которые высовывались из воды.
Буйная растительность по обоим берегам не прерывалась. Иногда на небольшой прогалине нам встречалась хижина поселенца. Обычно он, или кто-нибудь из его семьи, отрывался от работы и выбегал на берег, чтобы посмотреть на нас. Но большей частью мы не видели никаких признаков того, что выше на этой реке когда-либо были люди.
- Большинство поселенцев живут дальше, в бухтах Ориноко, где земли меньше подвержены наводнениям, - объяснил доктор Христиан. Я был взволнован и задавал множество вопросов об индейцах и миссионерской работе здесь. Я надеялся встретить некоторых миссионеров, включая Сандерса, так как это был район, в котором он работал. Я был уверен, что мистер Сандерс дружелюбен и извинится за то, что забыл встретить меня в аэропорту.
Однако доктор Христиан предостерег меня:
- Ты никогда не приспособишься к этим миссионерам, - сказал он. - Они безнадежны. - Что вы имеете в виду? Он махнул рукой:
- Увидишь.
Наконец, мы добрались до первой индейской деревни на верхней Ориноко. С берега реки можно было увидеть несколько круглых хижин. Индейцев не было видно. Я был полон дурных предчувствий, но доктор Христиан спокойно привязал каноэ к дереву на берегу, и мы вылезли.
Мы поднимались к деревне, и вокруг нас царил отвратительный запах человеческих испражнений. Я видел мух, жужжащих над кучами отбросов всего лишь в нескольких метрах от хижин.
Доктор Христиан вовсе не был возмущен. Несколько коренных жителей приветствовали нас, и он заговорил с ними, так как во время предыдущего посещения выучил некоторые слова их языка.
Однако большинство индейцев испугались, когда услышали наши каноэ, и спрятались в джунглях.
Друг за другом они стали появляться из укрытий, и доктор Христиан обследовал тех, кто был болен, раздавая им таблетки, делая уколы и пытаясь внушить им, как важно соблюдать чистоту. Их глаза засверкали, когда он заговорил на их языке, и доктор Христиан тоже явно наслаждался их обществом. Он терпеливо обследовал каждого, пытаясь объяснить что-либо так подробно, насколько это было возможно.
Мы пробыли там только один день и поплыли дальше вверх по Ориноко к месту, где река Мавака впадает в Ориноко.
- Нужно пожить с индейцами, прежде чем начнешь понимать, что у них за жизнь, - сказал доктор Христиан.
При мысли об этом у меня по спине пробежал холодок, но я решил, что могу остаться на три недели вблизи Маваки, пока доктор Христиан будет продолжать плавание по другим притокам. Он может забрать меня на обратном пути. Я особенно был заинтересован в пребывании именно на этом месте, потому что мистер Сандерс работал где-то неподалеку. Однако моя встреча с ним была глубоким разочарованием.
- С чего ты взял, что можешь приехать в Южную Америку без помощи миссии? - спросил он сразу после того, как мы познакомились. - Ты просто хочешь навязаться нам. Ты думаешь, что мы должны о тебе заботиться? Но ты ошибаешься. Ты должен справляться сам, парень. - Он повернулся и пошел прочь.
Я был на миссионерской станции очень недолго. Все миссионеры отнеслись ко мне очень настороженно. Они говорили, что достигли определенных успехов в обращении индейцев в веру Христову, но сейчас существуют некоторые преследования христиан со стороны других индейцев. Они были отрезаны от остального племени.
Так как миссионеры не предложили мне остаться у них, доктор Христиан оставил меня в северной части Маваки с группой индейцев, о которых миссионеры сказали, что они не христиане. Они разговаривали на ломаном испанском. К этому времени я уже мог немного говорить на нем, и мы худо-бедно общались - все же это было лучше, чем моя первая попытка в международном аэропорту Венесуэлы.
Я не мог поверить, что это те самые индейцы, которых описывали миссионеры. И они кого-то преследуют? Немыслимо. Они были такими простодушными. Индейцы позволили мне идти с ними, когда пошли на охоту, и если я отставал, кто-нибудь из них шел со мной. Когда я спотыкался о корни и ветки, они помогали мне вставать. Индейцы делились всем, что у них было. Я ел их пищу, спал в их гамаках. Как могут эти индейцы быть "преследователями"?
Настало воскресенье, и я предложил одному из них пойти всем месте в церковь, которая была недалеко от их лагеря, и послушать рассказы о Боге. Он посмотрел на меня и нахмурился.
- Нет, мы не пойдем.
- Почему?
- Эти христиане - они странные.
Он не сказал мне больше ничего, но отвел к вождю Деревни, большому крепкому человеку, который посмеялся, когда ему рассказали, о чем я хочу узнать.
Послушай, - сказал он. - Эти христиане больше не интересуются нами. Почему мы должны интересоваться ими?
Откуда вы знаете, что они не интересуются вами? Они ведь из вашего племени.
- Ну, они отвергают все наше, - сказал вождь. - Они теперь не хотят петь наши песни. Они поют эти странные завывающие песни, которые звучат нелепо и не имеют смысла. А эта постройка, которую они называют церковью! Ты видел их церковь? Она квадратная! Как Бог может жить в квадратном здании? Круг - совершенен. Он указал на стену хижины, в которой мы сидели.
- Он не имеет конца, как Бог. Но христиане - их Бог весь в углах, Он ощетинился на нас. А как одеваются эти христиане? Такая нелепая одежда...
Я подумал об индейцах-христианах, которых видел в миссии. Их учили, как одеваться в одежду с пуговицами, как носить туфли, как петь западные песни.
- Этому ли учит Иисус? - спрашивал я себя. - Вот это называется христианством? Какое отношение имеет весть об Иисусе Христе к североамериканской культуре? В библейские времена не было североамериканской культуры. Не делают ли миссионеры ошибку, проповедуя это? Возможно, это их радует - видеть, что индейцы одеваются как американцы и поют "Благодатная скала". Но разве это единственный путь служения Иисусу? И нет ли у них некоторой доли удовлетворения в том, что индейцев-христиан преследует остальная часть племени? Интересно мне знать.
Я решил попробовать рассказать индейцам, о чем в действительности говорит Евангелие, но это было трудной задачей. Не только из-за моего плохого знания испанского, но также из-за того, что я должен был преодолеть их подозрительность и недоверие к "миссионерам-чужеземцам". Индейцы вежливо выслушивали мои объяснения, потом показывали в ту сторону, где живут индейцы-христиане, и качали головами.
- Мы не хотим стать такими, как они, - выразительно говорили они. - Наш путь правильный.
Все книги
