Через три недели возвратился доктор Христиан, и мы вернулись в Пуэрто Аякучо, где у него были комнаты в гостинице. Он пригласил меня остаться там, пока он съездит в Каракас.
Снова я остался один. Деньги кончились. Комнаты, заставленные вазами и фарфоровыми статуэтками, которые коллекционировала миссис Христиан, казались маленькими. Снова я чувствовал себя не в своей тарелке, оставаясь в чужом доме, и хотел вновь оказаться в джунглях Ориноко.
Однако Пуэрто Аякучо был милым городком на границе, и я каждый день рано утром прогуливался по нему. Улицы, затененные миндальными деревьями, которые росли на тротуарах, никогда не были переполнены, так что у меня была возможность молиться и размышлять.
Миссия, к которой принадлежал мистер Сандерс, владела в городе большим домом. Как-то я встретил Боба, одного из детей миссионеров. Это был восемнадцатилетний парень с волосами песочного цвета и широкой детской улыбкой. Так как он был моложе меня всего на год, мы быстро подружились. После общения на ломанном испанском в течение месяцев, говорить по-английски было удовольствием. Мы обменивались впечатлениями и рассказывали друг другу забавные истории. Немного позже в этот же день к нам присоединился еще один парень из миссии, Том. Он был немного старше, но обладал хорошим чувством юмора и смешил нас.
Когда подошло время. Том сказал:
- Мы с Бобом должны вовремя вернуться к обеду. Он мог заметить, что мне грустно, что они уходят.
- Послушай, - добавил он, - я хотел бы пригласить тебя на обед, но мой отец, ну... он не хочет.
- О, - сказал я.
То же самое говорили мне другие миссионеры. Если бы они проявили ко мне радушие, по их мнению, это означало бы, что им придется обо мне заботиться.
Я вернулся в темные и пустые комнаты, сел на диван и положил руку за голову. При этом я сбил с полки керамическую вазу. Она с грохотом разбилась. Дрожа, я собрал осколки и выбросил их.
Как бы мне хотелось уйти из этих комнат, быть с друзьями. Но куда я пойду?
Я лег на свою кровать.
- О, Господи, - молился я, - у меня нет ничего. Нет денег... нет друзей. Христиане здесь меня не принимают. У меня нет своей миссии, которая бы послала меня, и никто мне не помогает, ни оттуда, ни здесь. Пожалуйста, поддержи меня. Пожалуйста, не дай мне сойти с ума.
На следующий день на улице не было ни Тома, ни Боба. Я решил позвать их и пошел в миссию. Когда я постучал в дверь, она слегка приоткрылась.
- Чего тебе нужно? - раздался голос.
- Я бы хотел увидеть Тома, если возможно, - ответил я.
Том подошел к двери, явно смущенный.
- Прости, мне запретили с тобой встречаться, - сказал он.
- Но почему?
- Мой отец сказал, что ты нежелателен в общества миссионеров. Это значит, что никто из миссионеров не должен разговаривать с тобой.
- Нежелателен? Почему?
Я знал, что говорю слишком громко, но не мог остановиться.
Том пожал плечами.
- Ты не хочешь им подчиниться. Они сказали, что тебе нужно вернуться в Штаты, вступить в миссионерское общество, потом приехать сюда и работать.
- Как я вернусь? Билет они мне купят? И с какой стати я должен подчиняться их приказам? - разгорячился я.
Том растерялся, чувствуя себя неловко.
- Не думаю, что мне следует дальше говорить с тобой об этом, - сказал он. - До свидания! - И он закрыл дверь.
Я дошел до городской площади, чувствуя себя еще более одиноко, чем обычно. Я хотел бежать. Но куда?
Я присел на скамейку, желая остаться здесь под солнцем навсегда.
Примерно через час ко мне подошел священник и завязал со мной разговор. Он сказал, что он итальянец и обучает английскому студентов, но мечтает работать с индейцами. Ему никогда не представлялась возможность проплыть по реке и увидеть поселения индейцев. Когда я рассказал ему о своей поездке с доктором Христианом, он был очарован. Несмотря на мое предубеждение к католикам, в особенности к духовенству, я вскоре оказался втянутым в беседу и забыл свои беды. А когда он встал и пошел к своим ученикам, я остался сидеть под солнцем, чувствуя себя уже несколько лучше.
Немного погодя, ко мне подошли, застенчиво улыбаясь, несколько мальчишек. Они окружили меня и, по очереди тряся мою руку, говорили:
- Хелло, - выговаривая преувеличенно тщательно, так что это звучало как "Хей-лоу". После этой церемонии один выступил вперед, задрал голову вверх и продекламировал заученную наизусть фразу:
- Мы хотим пригласить вас в наш класс, поговорить по-английски.
Стараясь не рассмеяться, я торжественно поблагодарил его и последовал за ними в школу, где, что неудивительно, учителем оказался тот самый священник. Я провел там по меньшей мере час, рассказывая об Америке.
После школы мальчишки окружили меня. Один из них убежал и вернулся со своим старшим братом, студентом университета, который приехал домой на рождественские каникулы. Меня представили ему. Он был коренастым и мускулистым, с тяжелыми темными бровями и бронзовой кожей. Взгляд у него был суровый, но манера держаться мягкая. Его звали Рафаэль. Он пригласил меня жить в их семье, и я согласился. Позднее я обнаружил, что для любой уважающей себя латиноамериканской семьи было немыслимым оставить такого молодого человека, как я, одного. Я также обнаружил, что они верят, что если ты делаешь добро другим людям, то кто-то позаботится и о твоих детях, когда они покинут свой дом. Но в то время я не доискивался причин. Я просто был рад, что меня наконец-то приняли.
Дом Рафаэля, в самом бедном районе города, состоял из одной комнаты. В ней был земляной пол, темные стены и тростниковая крыша. Повсюду были тараканы. Я спал в гамаке, как и вся семья. Но это не волновало меня нисколько.
На следующее утро Рафаэль разбудил меня, когда было еще темно.
- Быстрее, - сказал он. - Это первый день Рождества. Мы присоединились к толпам народа на улицах. Было весело. Мы бегали туда и обратно, взрывая хлопушки и шутихи в прохладном воздухе раннего утра, сталкиваясь с другими счастливыми людьми, болтая и крича что-то, друг другу. Это было похоже на праздник Четвертого июля в Миннесоте.
В пять часов все люди повернули к церкви.
- Пойдем, а то не успеем на мессу, - сказал Рафаэльд
Я покачал головой.
- Я не могу. Я протестант.
Он потянул меня за руку.
- Это не имеет значения. Пойдем.
Я посмотрел на него. Он был теперь моим другом. Как я могу отказаться пойти на мессу с моим другом? Это было большое событие для него и его семьи. И я пошел.
Это были бурные дни. Каждое утро мы вставали рано, поджигали хлопушки, потом шли на мессу, и я наслаждался всем этим.
Но когда миссионеры узнали, что я хожу на мессу, они полностью порвали со мной. Но так как мне уже сказали, что я нежелателен в обществе миссионеров, то это не имело большого значения, хотя их осуждение задевало меня.
- Все равно, им ничего не будет по душе, - решил я, - кроме моего отъезда, а я еще не собираюсь уезжать, не сейчас.
Наконец, я начал понимать кое-что из того, чему Бог пытается научить меня. Что из того, что миссионеры отвергли меня? Что из того, что люди, на которых я надеялся, не делают того, что, как я думал, им следует делать? Иисус не отверг меня. Он привел меня к жителям Венесуэлы. Я следую Его плану, и Он обращает мой опыт мне на пользу.
После Рождества Рафаэль должен был вернуться в университет Каракаса. Я не хотел оставаться у него в доме, когда он уедет, и собирался уйти вместе с ним.
- Но куда ты пойдешь? - спросил он.
Я рассказал ему, что тоже поеду в Каракас, что доктор Христиан участвует в американо-венесуэльской программе культурного обмена, и я должен быть готов подключиться к ней.
- Но где ты будешь жить? - спросил Рафаэль. - Ты не можешь просто приехать в Каракас и бродить по улицам. В городе неспокойно, и сильны антиамериканские настроения.
Он дал мне адрес частного пансионата, в котором жил, и письмо-рекомендацию владельцам.
- Это лучшее место во всем Каракасе, - сказал он. - Пансионат дешевый, чистый и находится в старом, Каракасе. Мы все там живем.
Я не сказал Рафаэлю, что возможности поехать в Каракас у меня нет. Хотя я почему-то был уверен, что я разрешу эту проблему. Я забронировал место в самолете.
В день отправления я стоял около своих чемоданов в доме Рафаэля, размышляя, что мне делать. Я уже попрощался со всеми своими новыми друзьями. Но путь до Каракаса был слишком далек для молодого американца без гроша в кармане.
И тут ко мне подошел младший брат Рафаэля с письмом для меня - первым письмом, полученным мною со времени отъезда из Каракаса с доктором Христианом.
Оно было от Лэнгов, просто короткая записка. Но к ней был приложен чек на сотню долларов - обещанная мне поддержка от церкви. Она пришла, когда я в ней нуждался, ни днем раньше, ни днем позже.
На аэродроме я заплатил за билет и вылетел в Каракас, не зная, что в первый же день меня чуть не убьют там.
Все книги
