На следующий день мы всемером быстрым шагом двигались по тропе. Покинули деревню, когда солнце только что взошло над горами, и воздух был свеж и прохладен.
Мы почти не разговаривали. Спешили весь день, шагая по едва заметным тропам на гребнях гор, без обсуждений выбирали правильную дорогу на перепутьях. На следующее утро мы поднялись еще до восхода солнца.
Эта изнурительная гонка продолжалась шесть дней. Постепенно ландшафт и климат изменились. Редкие деревья высокогорья Анд сменились высокими, близко-стоящими деревьями тропических джунглей. С деревьев свисали лианы, некоторые толщиной с канат. Даже звуки стали другими. Пронзительно кричали попугаи. Иногда, перелетая с ветки на ветку, подальше от нас, взвизгивала обезьяна.
Каждый день, когда мы наконец-то останавливались, я без сил валился на землю. Все труднее становилось подниматься по утрам до рассвета. Юко, казалось, были неутомимы. Жара раздражала их, и пот струился по их лицам, но шага они не замедляли.
Мы шли по направлению к гряде, где начинаются земли мотилонов, и с которой, как мне объяснили, можно увидеть их жилье, и там меня оставят на произвол судьбы. По мере того, как мы приближались к цели, юко становились все более молчаливыми. Как-то я сделал замечание о красивом оперении попугая, которого я увидел, но тут же почувствовал руку, закрывающую мне рот. Это был один из юко. Он не улыбался. Только убедившись, что я не собираюсь больше ничего говорить, он убрал руку
Нам больше не нужно было карабкаться по Андам. Здесь были только небольшие утесы и хребты. Деревья стояли настолько плотно, что мы почти не видели неба. Реки доставляли нам неприятности. Часто земля по берегам была болотистой, и требовались часы, чтобы найти безопасную дорогу на другой берег. На седьмой день, встав, мы отправились в путь, не сказав ни слова. Я понял, что мы недалеко от нужной гряды и, несмотря на усталость, это придало больше энергии моим шагам.
Это было то, для чего я пришел в джунгли. Скоро я увижу первого мотилона.
Внезапно все юко остановились и подняли головы, как будто принюхиваясь. Они стояли как изваяния. Я не слышал ни звука, но тоже стоял неподвижно, слыша, как часто и громко дышу - слишком громко, подумалось мне. Больше я ничего не слышал.
Потом, в едином порыве, все юко бросились бежать туда, откуда мы пришли. На мгновение, ошеломленный, я остался стоять, потом неуклюже побежал за ними, удивляясь, зачем бегу. Со всего разбега я наткнулся на лианы, споткнулся и упал лицом вниз, выпутался и снова в них запутался. Потом сильная боль пронзила бедро, и мое тело обмякло. Я упал.
Казалось, что все происходит замедленно - даже дышу я тяжело и жадно. Посмотрел на бедро. Из него торчала длинная стрела, и место вокруг нее было ярко-красным от крови, моей крови, стекающей по ноге.
Я не мог отвести глаз от стрелы. Все казалось нереальным. Она должна была бы торчать из чьей-то чужой ноги. Но это было не так.
Потом я посмотрел вверх, и сердце почти перестало биться. Меня окружали обнаженные темнокожие люди с огромными, туго натянутыми луками. Девять наконечников стрел черными точками уставились прямо на меня. Я забыл о своей ноге.
- Не стреляйте! - сказал я на языке юко, умоляя также взглядом. Их глаза, как маленькие черные кусочки угля, ничего не ответили. Руки, держащие луки, не опустились.
- Пожалуйста, - сказал я по-испански, - я пришел как друг.
- Друг - повторил на латыни.
Не сводя с меня глаз, они убрали стрелы со своих луков. Один из них подошел ко мне. Я съежился. Он протянул ко мне руку и ухватился за стрелу. Поставив ногу на мое бедро, он быстро выдернул ее. Красные маленькие звездочки заплясали у меня перед глазами. Я не мог вздохнуть. Посмотрел на ногу и увидел кусок мышцы, плавающий в крови на том месте, откуда он вытащил стрелу. Каждую секунду боль возрастала, что невозможно было терпеть, но потом, невероятным образом, она становилась еще сильнее.
Человек поднял стрелу и ткнул ее мне в спину. Я попытался не обращать на это внимания. Мне хотелось лишь одного - лежать и умереть. Он настаивал, хотел, чтобы я встал. Пришлось подчиниться. Индеец еще раз ткнул меня в спину, и я потащился вперед. Остальные мотилоны выстроились в шеренгу, и мы пошли на мотилонскую территорию.
Этот марш длился три часа. Боль в ноге не поддавалась описанию, но всякий раз, когда я начинал замедлять шаг, наконечник стрелы втыкался мне в спину.
Мы взобрались на длинный, крутой холм, и я понял, что не могу идти больше, иначе я потеряю сознание. Пульсирующие темные пятна в глазах грозили разрастись и полностью затмить мое зрение. Казалось, моя нога была отрублена до половины.
На вершине холма нас встретило яркое солнце, и я увидел в центре открытого пространства высокое коричневое строение. Оно было похоже на улей, почему-то поставленный на землю. Сооружение было примерно 12 метров высотой, на уровне земли в нем зияли темные прямоугольные отверстия.
Мы направились прямо к нему и, нагнувшись, вошли в одно из отверстий. Сначала было слишком темно, чтобы рассмотреть что-либо. Я слышал вскрики женщин, шарканье ног и плач детей. Постепенно мои глаза привыкли к тусклому освещению. Меня швырнули на небольшую циновку.
Дети и женщины удалились. Передо мной стояли только мужчины, которые в полутьме выглядели грозными и свирепыми. Внезапно я вспомнил о числе убитых работников нефтяной компании и впервые поверил в это. Меня привели сюда, чтобы здесь убить?
Мужчины поговорили, потом разошлись, оставив меня одного. Я оглядел хижину. Она не была круглой, как я думал, скорее овальной. Шесть входов. Пальмовые стволы были вкопаны в землю и согнуты и связаны вверху, образуя красивую, простую арочную конструкцию, покрытую коричневыми пальмовыми листьями. Я внимательно разглядывал их. Казалось, они посветлели и слегка зашевелились, как от дуновения легкого ветерка. Я расслабился. Боли в ноге я не чувствовал. Только перед тем, как лишиться сознания, я понял, что случилось со мной, и рассмеялся.
- У меня бред, - сказал я вслух. - Слыхано ли это? - И снова засмеялся.
Думаю, что очнулся на следующий день. Было невозможно определить, сколько времени я пролежал без сознания. Женщины и дети не обращали на меня внимания. Я чувствовал жар, и меня лихорадило. Бедро распухло, отвратительный желтый гной окружал место, где стрела вонзилась в тело.
Опираясь на локоть, я попытался подняться, но сразу же закружилась голова, и я был вынужден снова лечь, глядя в потолок. Высокие арки напоминали арки собора. Тихое бормотание женщин, сидевших за работой, звучало как молитвы.
У меня начался понос. Когда позывы появились в первый раз, я попытался встать, чтобы выйти наружу. Меня моментально толкнули назад на циновку. В конце концов, с помощью жестов мы договорились, и одна из женщин проводила меня до двери, прямо за которой эти индейцы облегчались. Я сделал то же, что и они, покраснев до корней волос, потому что женщина внимательно наблюдала за мной. Мои прогулки по нужде становились все более и более частыми.
Весь день в полубредовом состоянии я лежал на циновке. Лимфатические узлы под мышками начали распухать. Мне не давали никакой пищи. Поздно вечером, услышав что-то похожее на боевой клич, я очнулся от дремоты. Сел, ожидая самого худшего. В хижину с криками ворвались мужчины, держа обезьян и попугаев, подстреленных на охоте. Возбужденные голоса заполнили все жилище. Чтобы опалить перья или мех, индейцы держали животных над огнем. Хижина была наполнена едким, удушающим чадом. Потом женщины сварили животных.
Я был ужасно голоден, хотя из-за жара желудок мой ослабел. Но мне ничего не предложили. Ночью, когда все мотилоны привязали свои гамаки над полом и спали, я лежал, обливаясь потом. Хижина плыла перед глазами, грозя перевернуться. Бедро ныло до самой кости. Было явно, что занесена инфекция , и я даже не мог промыть его. Я заплакал от бессилия. Слезы как-то успокаивали.
Потом я начал молиться и молился так, как не делал этого уже долгое время. Я безмолвно разговаривал с Богом, мои глаза были открыты и глядели на медленно качающиеся гамаки мотилонов, подвешенные высоко над землей. Бог успокаивал меня. Он дал мне понять, что я делаю то, что Ему угодно.
На следующий день ко мне подошел маленький мальчик, держа в руке свернутый пальмовый лист. Он протянул его и улыбнулся. В листе было месиво из копошащихся личинок. Каждая формой и размером была похожа на сосиску.
Я не знал, что делать. Пожал плечами и изобразил озабоченное выражение лица.
Одна из личинок выбралась из листа и упала на землю. Мальчик быстро поднял ее, откусил голову, выплюнул ее, потом проглотил остаток личинки.
Он снова протянул лист. Мне предлагали есть личинок. Во мне поднялась волна отвращения. Но я был голоден, и если откажусь съесть это, кто знает, когда мне снова предложат поесть?
Осторожно протянув руку, я взял одну из самых маленьких. Она извивалась в руке. Я закрыл плаза, поднес личинку ко рту, откусил голову и быстро выплюнул. Внутренности червя выдавились из его тела. Я знал, что если посмотрю на них, то не смогу заставить себя это проглотить. Поэтому, я быстро засунул все целиком в рот и начал жевать. Это было похоже на резину. Вкус не был отвратительным, он даже чем-то напоминал свинину. Я взял еще, съел, потом еще.
Желудок взбунтовался. Кожа покрылась холодным потом. Я чувствовал, как личинки шевелятся в желудке. Неожиданно они оттуда вышли тем же путем, что и вошли.
Когда я посмотрел вверх, мальчика уже не было. Позднее он принес немного копченой рыбы, и я смог ее съесть и удержать в желудке. С этого времени мне давали достаточно еды, но червей - больше никогда.
Я болел. Дни, казалось, проплывали мимо. Мне все еще не разрешали покинуть циновку, но я сомневался, смогу ли ее покинуть, если мне и разрешат. Лимфатические узлы распухли так, что я не мог прижать руку к телу. Бедро все так же болело.
Когда я не спал, то наблюдал за женщинами, работающими по дому или мужчинами, мастерящими стрелы. Большинство мужчин казались жестокими. Они тыкали стрелами в меня и смеялись, когда я подпрыгивал. Однако какой-то парень, похоже, решил меня защищать. Когда он приходил, прочие удалялись. У него был громкий характерный смех и когда он смеялся, на него было весело смотреть. Ходил он косолапя, а в углу его рта был заметен рубец. Каждый день, приходя с охоты, он улыбался мне и что-то говорил. Чаще всего именно он приносил мне еду.
Я пробыл там целый месяц, полуживой. Понос стал еще сильнее. Я так ослабел, что едва мог садиться. Кто-нибудь постоянно должен был мне помогать.
Однажды я понял, что должен уйти. Я был уверен, что этого хотел Бог.
Но это означало потерю контакта с мотилонами. Как сдаться после того, что мне пришлось пережить для этого? С другой стороны, если я умру, какая от этого будет польза?
Этой ночью светила луна. Я видел, как она сияет над хижиной. Я бесшумно встал, слегка пошатываясь от слабости. Никто не пошевелился, чтобы задержать меня. Все спали.
Я прокрался к двери. По-прежнему никто не шелохнулся. Я вышел, вдохнул ночной воздух, сердце от страха тяжело билось. На секунду я даже забыл, что болен.
От двери к подножью холма проходила тропинка. Я хотел добраться до воды, чтобы она скрыла мои следы. В том месте, куда попала стрела, нога очень сильно болела и не сгибалась, так что приходилось волочить ее. Тропа была неровной; то и дело камни впивались мне в ноги.
Добравшись до подножья холма, я остановился. Там была небольшая речка. Я промыл ногу. Вода жгла, вызывая слезы. Я прислушивался, нет ли за мной погони. Все было тихо.
Я должен был идти по реке, все равно, вверх или вниз, чтобы не заблудиться. Я знал, что, следуя вверх по реке, можно прийти в горы. На другой стороне могут быть поселения. Что ожидало меня внизу, я не знал. И поэтому пошел вверх.
Четыре дня я шел без еды. Я не знал, съедобно ли все то, что я видел по берегу, и боялся ядовитых растений джунглей.
Лихорадка сжигала меня изнутри. Поочередно мною овладевали то жар, то холод. Чтобы просто поднять ногу, требовалось приложить гигантское усилие. Иногда я шел в воде, иногда по каменистому берегу.
Река извивалась среди гор. Часто мне приходилось пересекать ее, чтобы найти проход между скалами. Иногда ледяной поток подхватывал меня, поднимал и бил о камни и валуны до тех пор, пока мне не удавалось встать. Проще было бы дать реке унести меня.
Ноги распухли от острых камней. Несколько раз путь мне преграждал водопад со скалами по обе стороны, и я был вынужден карабкаться по скользким мшистым валунам, нащупывая опору, чтобы не упасть.
Вечером пятого дня я устало опустился между двух огромных валунов и прислонился к холодной сырой скале.
Я посмотрел на свои ногти, синие от холодной воды, на пальцы и руки почти белого цвета. Все мое тело стонало от боли, желудок болел от голода.
Я начал дрожать и не мог остановиться. Смотрел на воду, но она расплывалась у меня перед глазами. Казалось, что несущаяся вода застыла в неподвижности.
Смогу ли я идти дальше? Я не знал, как. Мне были необходимы пища и отдых. Что-то светло-желтое колыхалось вверх и вниз на поверхности воды. Я не мог вглядеться. Подумал, что это галлюцинация, протер глаза. Очертания приобрели резкость. Качаясь на воде, по реке плыл банановый стебель с плодами. Когда они проплывали мимо, я схватил их. Я не мог этому поверить. Бананы были также спелыми: неспелые ужасно горькие.
держать их в желудке стоило больших трудов. Но вскоре я почувствовал, как ко мне возвращаются силы и новая надежда.
Я встал и снова пошел по реке. Через несколько часов я дошел до места, где река вливалась в озерцо и потом расходилась на несколько ручейков. Я вскарабкался на скалыи наконец-то достиг вершины горы.
Впереди я мог увидеть склон горы, покрытый лесом. Нигде не было видно и следа деятельности человека.
Нигде этот лес не прерывался: километры и километры тех же джунглей, через которые я только что прошел.
Я тяжело свалился на поваленный ствол дерева. Что толку идти дальше? Даже если где-то здесь есть поселение, как я найду его?
Каждый день с момента побега я думал: если я только смогу подняться на вершину гор, я буду спасен. Теперь я видел, что все осталось так же, как и было. Спасения нигде не было.
Потом я подумал о бананах. Послал ли их мне Бог, чтобы посмеяться надо мной, дать мне поверить, что есть надежда, и отобрать ее?
Я вспомнил слова: "Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих" (Пс. 22:6). Бог сделал мне трапезу в середине джунглей, трапезу из свежих бананов. Забудет ли Он меня сейчас?
- Где-то там, - подумал я, глядя на километры нетронутых джунглей, - должны быть люди, которые мне помогут. Бог показал мне стебель с бананами, когда я нуждался в них. Он приведет меня к этим людям.
Не скажу, что я был абсолютно уверен в том, что Он сделает это. Но я оторвал свое ноющее больное тело от бревна и пошел дальше.
Я обнаружил русло ручья в долине и пошел по нему вниз. Я был как в тумане. Мне казалось, что я вижу кошмарный сон, от которого не могу проснуться. Весь день я шел по руслу. Иногда хотелось просто лечь и позволить воде унести меня. Но я продолжал идти.
Сначала я не понял, что это за звук. Он был высоким, резким, как дробь дятла, только громче и медленней. Я прислушался, удивляясь, какие странные звуки можно иногда услышать в джунглях. Что-то из глубины подсознания подсказало мне, что это важно. Нечто неуловимое промелькнуло в памяти, но назвать это я не мог. Это был звук, который я уже слышал раньше.
Я решил проверить, что это. Подойдя ближе, я вспомнил. Это был звук топора. Человек!
Это сделал Бог? Это Он привел меня к цивилизованным людям?
Я неуклюже побежал на звук, спотыкаясь, ноги едва могли волочить тело. Потом я увидел двух людей, которые рубили под корень огромное дерево. Я закричал, потерял равновесие и упал в грязь.
Все книги
