После месяца, проведенного в Боготе, джунгли казались непривычно тихими и безмятежными. Я разбил лагерь на берегу небольшого ручья и стал ждать, пока меня обнаружат мотилоны. Я находился неподалеку от места соединения трех троп мотилонов и знал, что недалеко от их жилья. Но идти к нему было бы опасно. Вместо этого, я разложил на тропах подарки для мотилонов.
По сравнению с предыдущим, мое снаряжение было просто роскошным. У меня был пластиковый тент, под которым можно было переждать ночной дождь, и достаточно еды, чтобы продержаться неделю и больше. У меня было даже три книги: Библия, "Доктор Живаго" и "Красные одежды зеленых джунглей" - Антропологическая приключенческая книжка об индейцах юко. Я был вполне доволен собой. Скоро я вернусь к мотилонам, думал я. Тем временем я мог наслаждаться джунглями, читать и отдыхать.
Цивилизация осталась далеко позади. Один фермер, насколько отважился, проводил меня вверх по реке от Рио-де-Оро, где кончались владения нефтяной компании. Потом я пошел в джунгли сам, постепенно теряя дорогу, возвращаясь обратно, пытаясь разобраться в нечетких, запутанных тропах индейцев. И в конце концов дошел сюда.
Каждый день я проверял подарки, разложенные на тропах. На одной тропе я оставил на ветках длинный кусок красной материи, привязал к деревьям небольшие мешочки с сахаром и солью, на другой - положил три ножа. Я просто положил их, потому что один из служащих нефтяной компании рассказал мне, что мотилоны объявляли войну, втыкая стрелы в тропу наконечником вниз. Я не хотел быть неправильно понятым: я пришел с миром.
Проверка подарков занимала много времени каждый день, потому что для этого требовалось продираться сквозь ветви и лианы, скрывавшие тропы. После этого я возвращался в лагерь. Он располагался на холме под красным деревом, корни которого выступали из земли, как контрфорсы собора. Это было, если не обращать внимания на насекомых, уютное местечко. После обеда я обычно ловил рыбу, готовил себе еду на костре, который постоянно поддерживал, потом читал.
Прошла неделя, еще одна. Не было никаких признаков того, что к подаркам прикасались. Недели растянулись в месяц. Еда кончилась. Джунгли стали угнетать меня. Часто по ночам крики животных не давали мне заснуть. Я знал, что охотясь в темноте, здесь бродили тигры. Иногда, услышав крики, я вздрагивал. Днем с высоких деревьев капала вода и они казались темными и мрачными. Я хотел видеть солнце сквозь деревья. Что-то пугающее было в этом безмолвии, как будто мое появление здесь заставило все джунгли притихнуть; казалось, любое сказанное в тишине слово будет бесконечно отзываться эхом. Иногда я не выдерживал этой тишины, я вставал и начинал выкрикивать фразы на всех языках, которые только знал.
Я начал сомневаться, что мои подарки вообще принесут какой-нибудь результат. Каждый день, когда я сворачивал на тропу, я надеялся увидеть какие-либо изменения. Каждый день подарки выглядели так же, как и тогда, когда я их оставил. Во мне росло нетерпение. После нескольких часов, которые требовались, чтобы добраться по джунглям до подарков, я мог лишь взглянуть на них с отвращением и уйти. Я снова и снова перечитывал свои книги и уже устал от них. Мне хотелось, чтобы хоть что-нибудь произошло.
Мое нетерпение казалось нелепым. Я собираюсь всю свою жизнь посвятить мотилонам и не могу спокойно подождать несколько недель, удобно расположившись в джунглях. Что за спешка?
Однако, несмотря на все эти разумные рассуждения я был рад, когда через два месяца обнаружил, что подарки забрали. Я едва поверил в это. Я проверил, действительно ли это то самое место. Но сомневаться не приходилось; я знал месторасположение так же хорошо, как свои пять пальцев. Я мог описать каждую ветку на каждом дереве. Подарки забрали.
Я положил еще. На следующий день их тоже не было. Я еще раз оставил подарки. В этот раз на их месте лежали лук и стрела. Это был огромный шаг вперед: они хотели обменяться подарками.
На этот раз я решил положить подарки и остаться рядом, чтобы увидеть, не примут ли индейцы их лично от меня. Я был уверен, что их глаза следят за мной из джунглей. Я хотел увидеть их.
Присев на тропу, я стал ждать. Проходили часы. Я ничего не замечал. Мое снаряжение для рыбной ловли было при мне, а неподалеку был ручей, и я решил поудить рыбу. Наверное я услышу, если они придут забрать подарки.
Когда я вернулся, подарков не было. На их месте в землю были воткнуты четыре длинные стрелы, наконечниками вниз.
Это было предупреждение. Я должен был уйти, если хотел остаться в живых. Но если я сейчас уйду, возможно, больше никогда их не увижу. Месяцы и годы жизни будут потеряны. Мое обещание будет лишь пустой фразой.
Я встал на колени и стал молиться. Это казалось единственным логичным выходом. Когда я поднялся с колен, у меня появилась идея. Одну за другой я вытянул стрелы из земли и положил их. Потом взял еще несколько подарков и положил их сверху. Может быть, это убедит мотилонов, что я пришел с миром.
И я пошел по тропе в свой лагерь. По пути увидел я новые предупреждения - белую рубашку, разорванную на полоски, еще дальше на тропе - клубень маниоки, разрубленный пополам с грязью внутри.
Что значит все это? Думают мотилоны разрубить мое тело и начинить его грязью? Или разрезать меня на ленточки?
Я услышал шорох в зарослях, остановился и прислушался. Шуршание прекратилось.
- Воображение разыгралось, - подумал я и снова пошел вперед. Но на этот раз кто-то определенно шуршал около тропы. Меня преследовали.
Я обшарил взглядом густую зеленую растительность, но ничего не заметил. Продолжая идти, я постоянно оглядывался по сторонам, в ожидании стрелы, летящий мне в спину.
Я вспомнил одну фразу мотилонов, которую выучил, когда в первый раз был у них. Я был абсолютно уверен, что она означает "идите сюда". Я закричал индейцам:
- Гуаикаба добукуби! Гуаикаба добукуби!
После того, как я несколько раз прокричал это, около тропы снова кто-то зашуршал, на этот раз удаляясь обратно в джунгли. Потом наступила тишина.
Позднее я узнал, что слово "добукуби" означает "ленивые, не стоящие", и значит, я кричал что-то вроде: "Идите сюда, ленивые, не стоящие люди!" Но тогда я об этом не знал. Не понимал, что наделал: два месяца ожидания обернулись в ничто из-за грубой ошибки, которой я даже не осознавал.
Я почувствовал себя ужасно разочарованным. Мои надежды, такие сильные сегодня утром, исчезли. Я побежал по тропе обратно к лагерю, продираясь сквозь колючий кустарник и лианы. Все, что я хотел, это уйти из этого места. Мне все надоело. Эти индейцы глупы и ничего не понимают.
И я побежал, задыхаясь от быстрого бега, даже не ощущая усталости. Все одиночество этих двух месяцев проявилось сейчас. Я чувствовал, как шипы впиваются в мои руки и лицо, но почти желал этого. Я хотел уйти, забыть об индейцах.
Я выскочил на поляну около лагеря и на секунду остановился, тяжело дыша. Потом, схватив топор, я побежал к воде и стал рубить бальзамическое дерево. Я сделаю плот и уплыву отсюда.
В неистовстве я бил по дереву. Вскоре оно покачнулось и обрушилось в реку. Я сразу же перешел ко второму, глубоко вгоняя топор в древесину. Оно тоже упало. Я стал рубить третье.
Потом я посмотрел вверх. Там стояли мотилоны, шестеро, тетивы их луков были натянуты. Не раздумывая, я бросил топор и спрятался за дерево, потом выглянул из-за него. Казалось, у них не было намерения убить меня. Они просто ждали, держа луки наготове.
Я вышел из-за дерева и вытянул руки, показывая, что они пусты. Гнев прошел. Я смотрел на их лица, ожидая какого-нибудь знака, руки слегка дрожали. Индейцы медленно ослабили тетиву. Один из них выступил вперед. Он косолапил. Я вгляделся в его лицо. В углу рта у него был рубец.
Я улыбнулся ему, надеясь, что он узнал меня. Индеец улыбнулся в ответ. Я улыбнулся еще шире. И он сделал то же самое. Он узнал меня. Сказал что-то другим.
Они расслабились. Потом он рассмеялся долгим характерным смехом, который я уже слышал там, на другой стороне гор.
Этот индеец был там единственным, кто отнесся ко мне дружелюбно, и теперь я вижу его здесь, за сотни километров.
Мотилоны начали совещаться. Я видел, что они не были рассержены. Казалось, что они даже не наблюдают за мной. Потом человек, который смеялся, жестом показал мне, чтобы я шел за ними, и мы пошли. В этот раз никто не тыкал мне копьем в спину.
Когда мы пришли к жилью, моя персона вызвала порядочную суматоху. Мотилоны сгрудились вокруг меня, толкаясь и тесня друг друга. Казалось, что больше всего их заинтересовали волосы у меня на руках и ногах. Я уже раньше заметил, что у мотилонов их нет. Один паренек дотронулся до моей руки, потом пальцами ухватился за несколько толстых светлых волосинок и выдернул их.
- Оо-х, - сказал я. Боль была мучительной. Но он только рассмеялся, и все остальные смеялись вместе с ним. Они тянули меня за шорты и рубашку, как будто не были уверены, не части ли это моего тела, пихали кулаками, щупали мои мускулы.
Еще часть моих волос была выдрана. Это было больно, но они явно получали удовольствие. Вскоре я сам начал смеяться. Я был в отличном расположении духа. Индейцы не собирались причинять мне боль. Я опять нашел контакт с ними. Еще раз мне предоставлена возможность сделать что-то для мотилонов.
Вечером мне дали поесть, потом показали гамак, чтобы в нем спать. Гамак висел так высоко над землей, что мне удалось забраться в него только с нескольких попыток. Карабкаясь, в первый раз я упал, что вызвало всеобщий хохот. Но, в конце концов, мне это удалось, и я попытался расслабиться, чувствуя себя не очень уверенно. Гамак слегка покачивался.
Глядя на потолок, я исследовал знакомые искривленные балки. Потом я увидел что-то, похожее на маленькую мышь, которая спускалась ко мне по одной из веревок гамака. У существа была слишком плоская форма, странная для животного. Когда это создание приблизилось на расстояние вытянутой руки, я увидел, что это был огромный таракан, более десяти сантиметров длиной. Я слегка вскрикнул и сбил его на землю. Казалось, никто ничего не заметил. Я улегся обратно в гамак и нервно рассмеялся.
В хижине стало тихо. Я слышал только обрывки ритмично-взрывного языка мотилонов.
- Вскоре, - думал я, - я начну понимать его.
Все книги
