После того, как Бобби и я стали братьями, грязь оставалась все там же, так же кусались блохи, насекомые по-прежнему разносили болезни, и я все еще страдал расстройством желудка. Но это казалось все менее и менее значительным.
Меня приняли. У меня была семья.
Мы с Бобби стали навещать другие хижины мотилонов. Ходить по тропам было здорово! Джунгли казались еще великолепнее, когда разговаривая и распевая песни, мы шли по ним с Бобби.
Жилища племени мотилонов разбросаны по большой территории. Иногда, чтобы добраться от одной хижины до другой, требуется несколько дней.
Бобби был одним из самых сильных молодых воинов Племени и шел по тропам гораздо быстрее меня. Когда он замечал, что я выбился из сил, то, не говоря ни слова, останавливался, и мы отдыхали.
Бобби был горд: ни от кого ничего не брал. Когда мы приходили в какое-нибудь из жилищ, иногда проходило несколько дней, прежде чем он соглашался принять пищу от его обитателей. Есть пищу было признаком слабости, В к слабости он был нетерпим.
- Бобби, почему ты не ешь? - спрашивал я его. И он всегда отвечал:
- Я не голоден.
Бобби настолько проникся решительностью быть Сильнее любого другого, что среди других мотилонов он не всегда был популярен. Он был к себе беспощаден, но со мной всегда был добр и мягок.
Однажды, возвратившись из подобного путешествия, мы узнали, что отец Бобби умер. Мне сказал об этом сам Бобби, при этом оставаясь абсолютно бесстрастным. Я был огорчен и озадачен. Он был таким хорошим старым человеком. Он ввел меня в свою семью, поощрял мою дружбу с Бобби. А теперь он мертв. Умер ночью, и его тело еще лежит в гамаке.
Казалось, никому до того нет дела. Это были первые похороны у мотилонов, которые я видел, и я не мог поверить, насколько все они были бессердечными. Тело завернули в гамак и несколько мужчин отнесли его в джунгли. Там гамак подвесили высоко на деревьях. Вскоре туда отовсюду слетелись стервятники, чтобы пожрать его.
Никто не плакал, казалось, что ничего не произошло. Я записал в дневнике: "Эти люди тверды, как железо. Смерть для них не имеет особого значения. Ничто духовное их не волнует. Тот факт, что они никогда больше не увидят его на земле, видно нисколько не волнует их. Как я могу донести до них учение Иисуса о любви, если они даже не пытаются любить друг друга?"
Где бы я ни был, я постоянно слышал имя "Абара-татура". Его всегда произносили с трепетом и уважением. На мотилонском языке у этого имени был особый ритм, который придавал ему почти магическое значение. В конце концов я спросил у Бобби, кто он.
Бобби наморщил лоб.
- Он великий воин и охотник, его уважают все мотилоны. Можно сказать, наверное, что он вождь всех вождей.
- Где он живет?
- В Корроронкайре. Это далеко отсюда, в горах.
- Бобби, почему бы нам не отправиться к нему? Я бы хотел встретиться с ним.
Бобби засмеялся и покачал головой:
- Ты хочешь быть убитым? Он ненавидит белых людей. Мысль об этом слегка остудила меня. Я уже почти забыл, что мотилоны убивают людей, что у меня могут быть враги.
Спустя некоторое время мы разговаривали с Араба-доикой и мне пришло в голову спросить его об Абарата-туре.
- С чего бы ему хотеть убить меня? Он должен уже знать, что я не опасен. Конечно, он слышал о том, что я живу здесь.
- Он думает, что ты людоед с волшебной флейтой, - сказал Арабадоика. - Потому он убьет тебя, пока ты не убил его.
- Что? Что ты имеешь в виду? - не понял я. Арабадоика потянулся в гамаке.
- Говорят, что настанет время, когда белый человек придет к мотилонам с волшебной флейтой, на которой будет играть. Он заведет всех мотилонов в ловушку, где они будут съедены заживо.
Я знал, что у мотилонов много преданий, но слышал только некоторые из них. То, что рассказал Арабадоика, было новым для меня.
- И поэтому Абарататура ненавидит меня? Он думает, что я людоед?
- Но ты ведь играешь на флейте, не так ли? - засмеялся индеец. - Так или иначе, остальные не верят, что ты людоед. Но сначала мы тоже так думали. Вообще-то, Абарататура хотел убить тебя, когда ты исчез в тот первый раз, как пришел к нам. Через день после того, как ты ушел, он был здесь.
Я вспомнил ту ночь, когда больной выскользнул из хижины, недоумевая, зачем я это делаю. Теперь я видел, что это Бог заставил меня, чтобы спасти мою жизнь.
- Раз из-за тебя не случилось никакого несчастья, - продолжал Арабадоика, - большинство поверило, что ты не людоед. Вообще-то, некоторые думают, что ты - тот человек, который принесет банановый стебель Бога.
- А что это?
- Есть другое предание, что высокий человек с желтыми волосами придет со стеблем банана, и из стебля выйдет Бог.
- И ты думаешь, что это могу быть я?
Он пожал плечами.
- Ну, у тебя нет бананового стебля.
- Ну, хорошо, - сказал я. - А что же Абарататупа? Мне бы хотелось познакомиться с ним. Арабадоика покачал головой.
- Нельзя туда идти. Он убьет тебя.
Но эта идея прочно обосновалась у меня в голове. Через пару недель несколько мужчин собрались к Абарататуое и я попросил их взять меня с собой. Они отказались, но я настаивал и, наконец, явно нехотя, они согласились.
Это было долгое путешествие. Мы шли очень быстро даже не останавливаясь для еды. Питались мы сырыми клубнями маниоки, ящерицами и жуками. Через восемь дней в груди у меня появилась колющая боль, и каждый раз, когда я пытался поесть, меня рвало. Казалось, что мой рот забит ватой. Около каждого ручья я останавливался и пил до того, что мой желудок готов был разорваться, но во рту по-прежнему не было слюны.
Девятый день тянулся бесконечно. В конце концов, когда до привала оставалось еще несколько часов ходьбы, мне пришлось попросить остальных остановиться на отдых.
Я пытался есть то, что приносил мне Арабадоика, но пища не удерживалась в желудке. Я не мог понять, что это за болезнь может быть. Мысленно я перебирал все медицинские справочники, пытаясь определить это по симптомам.
Подошел Арабадоика и взял меня за плечи. Его кривая улыбка казалась растянутой и далекой, как во сне.
- Брушко, - сказал он, - какие красивые у тебя глаза! Как ты сумел сделать их такого красивого цвета?
Я не сразу понял, что он сказал. Лицо Арабадоики расплывалось у меня перед глазами.
- Какого цвета? - спросил я.
- Желтого, красивые, желтые глаза. А мы можем сделать, чтобы и у нас были такие же?
Желтые глаза: желтуха! Мне нужно было больше, чем
Мне было необходимо медицинское лечение.
Но обратно до реки восемь дней и еще неделя, чтобы устроить плот и добраться до цивилизации, вниз по реке. Я мог не выжить.
Стоит ли мне идти дальше? В Корроронкайре мне тоже никто не поможет. И там мне придется столкнуться с вероятностью быть убитым. Сил сопротивляться у меня уже не осталось.
Что бы я ни предпринял, надежды не было. Стволы деревьев в джунглях, казалось, качаются передо мной. Я был болен и теперь, чувствуя как сжимается сердце, думал, что скоро умру. Я помнил обет, данный Богу, когда был пленником юко. Тогда я обещал делать все, что Он от меня захочет. Чего Он хотел сейчас?
Я решил, что надо идти дальше. Моя жизнь была в руках Бога. Он может сделать с ней, что захочет.
Следующие несколько дней я был, как в тумане. Кожа стала темно-желтой. Каждый шаг был пыткой. Я чувствовал, как меня качает; и пытался сохранить равновесие. Один раз я упал в обморок и очнулся, лежа на спине, лица мотилонов склонились надо мной. Я встал и продолжал идти.
Через несколько часов я снова потерял сознание. Когда я пришел в себя, один из мужчин, знахарь, стоял надо мной и, завывая, монотонно приговаривал что-то. Я испугался, но от слабости не мог даже пошевелиться. Его лицо пододвинулось ближе. Оно казалось огромным и нечеловеческим. Знахарь взял нож и сделал надрез на моем лбу. Я чувствовал, как кровь стекает по лицу, но остановить его не мог.
Знахарь взял сосуд из тыквы, высыпал оттуда какой-то светлый порошок и втер его в рану, непрерывно бормоча заклинания. Я поднял руки над головой и попытался его удержать. Я сказал им, что снадобье мне не поможет, раз я не мотилон. Я умолял их заставить его прекратить. Знахарь продолжал стоять, наклонившись чадо мной, и мои руки дрожали, пока я говорил.
Они посовещались. Знахарь не одобрял моего отношения к его методам лечения. Но все же они решили что раз я не хочу, чтобы меня лечили, оставить меня в покое.
Двое мужчин взяли меня под руки и потащили. Мои ноги волочились по земле. Временами я терял сознание. Тропа казалась бесконечной. День за днем мы шли вперед, мотилоны по очереди тащили меня. Я почти не осознавал происходящего. Иногда я садился на землю тело мое распластывалось, как будто уже не принадлежало мне. Затем чьи-то руки подхватывали меня под мышки, поднимали и волочили снова. Это было болезненно. Я открывал рот, чтобы закричать, но из моего рта не вырывалось ни звука.
В конце второй недели мы пришли в Корроронкайру. За несколько километров от поселения нас встретила небольшая группа мужчин. У них был приказ убить меня. Вождь, узнав, что я иду сюда, пришел в ярость.
Я слышал весь разговор, но он, казалось, не имел ко мне никакого отношения. Я бесстрастно выслушивал каждое мнение. Мне было все равно, умру я или нет.
- Он болен, - сказал им Арабадоика. - Вы не можете убить больного человека. Кроме того, он хороший человек. Он не причинит вам зла.
Они посмотрели на меня. В том, что я болен, не было ни малейших сомнений.
- Ладно, - сказал один из них. - Давайте, отведем его к Абарататуре.
И опять меня взяли под руки и потащили по тропе на холм. На его вершине на открытом месте стояла мотилонская хижина, из нее вышел какой-то мужчина.
- Бросьте его, - сказал он. - Бросьте этого людоеда! Это был Абарататура. Арабадоика встал между мной и им:
- Ты не можешь убить его. Он умирает. Мотилоны никогда не убивают животных или людей, которые вскоре должны умереть естественной смертью. Они верят, что это наведет проклятье на их стрелы, они будут ломаться в полете, и все мотилоны умрут от голода. Это остановило Абарататуру.
- Что ты имеешь в виду, говоря, что он умирает? - спросил он. - Конечно, он умрет; когда я проткну его стрелой.
- И твои люди умрут от голода, - сказал Арабадоика. - Все их стрелы будут прокляты. Этот человек умирает.
Абарататура подошел ко мне. Он не мог не согласиться.
Он сплюнул на землю, с отвращением посмотрел на меня и приказал отнести в гамак. Он не разговаривал со мной. У него был величественный вид, его приказы исполнялись мгновенно.
В этом жилище я лежал две недели и целыми днями спал. Когда же просыпался, то молился о том, чтобы опять заснуть. Боль, казалось, въелась в мои кости.
- Я умираю, - думал я. Я не боялся этого. Это казалось просто любопытным.
- Я умираю. Интересно, на что это похоже. - Эта мысль непрерывно крутилась у меня в голове.
Однажды вечером я проснулся от внезапной суматохи. Дети бегали, женщины кричали.
- Появилась флейта! Людоед съест нас! - Слышал я чей-то крик. Люди стремились выбежать из хижины, наталкиваясь друг на друга, желая спрятаться. Абарататура поднял лук и подошел ко мне.
- Мы убьем людоеда до того, как флейта доберется до него, - сказал он.
Я услышал звук, от которого бежали. Потребовалось несколько минут; прежде чем я понял, что это такое. Это был шум винтов вертолета. Что он здесь делает?
Шум стал ближе и сильнее. Абарататура заколебался, испуганный этим звуком, но все еще намеревался убить меня. Потом он выбежал за дверь. Только Арабадоика остался в хижине. Глаза его расширились, видно было, что и он готов тоже бежать. Он думал, что я предал его.
- Пожалуйста, вынеси меня наружу, - попросил я. Мой голос был едва слышен.
Он не решался сделать это, но потом с большим трудом вытащил меня из гамака, вынес наружу и усадил перед жилищем. Потом убежал в джунгли.
Я увидел вертолет, но не мог поднять руку, чтобы позвать на помощь. Я надеялся только на то, что светлые волосы достаточно удивят пилота, чтобы он спустился и посмотрел поближе.
- Пожалуйста, Господи, заставь его приземлиться, -взмолился я.
Вертолет пролетел над головой, сделав круг, и сел на поляну, сбивая листья и взметая пыль. Оттуда вышел человек и подошел ко мне.
- Ульсон! - сказал он. - Ты ужасно выглядишь, худой как скелет.
Это был доктор Ганс Баумгартнер, которого я встретил вместе с доктором Христианом, годы назад путешествуя вверх по Ориноко.
Я едва смог улыбнуться. Доктор и пилот подняли меня в вертолет и отвезли в больницу в Тибу.
Через четыре дня пребывания в больнице у меня началось внутреннее кровоизлияние. Доктор сказал мне, что если бы я оставался в джунглях еще шесть часов без медицинской помощи, то умер бы.
Меня пришли навестить доктор Баумгартнер с пилотом.
- Ты не можешь себе представить, Масон, каково было наше удивление, когда мы тебя увидели. Вертолет принадлежит нефтяной компании. Мануэль - их пилот. В тот день, когда я был там, он стоял без дела, и мы решили прокатиться. Мы хотели сделать круг над территорией мотилонов и посмотреть, нельзя ли сделать фотографии.
- Парень, - сказал доктор, качая головой, - ты себе вообрази только, мы собрались делать снимки свирепого индейского племени, все еще живущего в каменном веке, а перед жилищем индейцев сидит белокурый американец!
Он засмеялся. Мы все - тоже. Но я знал, что Кто-то подсказал им лететь именно этим путем.
Моим врачом в больнице был Альфредо Ландинез. Мы стали друзьями. Он интересовался мотилонами и даже написал работу о том, как извлекать из раны стрелы мотилонов. Эта работа была представлена в Гарвардской школе тропической медицины.
После нескольких недель пребывания в больнице я спросил доктора Ландинеза, когда смогу вернуться в джунгли.
- Тебя надо лечить еще шесть месяцев, - ответил он. - Твоя печень почти полностью разрушена. А потом нужен еще год, чтобы восстановиться.
- Что?! - переспросил я. - Полтора года, прежде чем я смогу вернуться в джунгли? Он покачал головой.
- Ты не можешь вернуться в джунгли. Твоя печень повреждена навсегда.
Я посмотрел на руки. Они были цвета апельсина. Мне делали переливания крови, потому что внутреннее кровотечение продолжалось.
- Ты ошибся, - сказал я. - Я вернусь.
- Болтун, - криво улыбнулся он и похлопал меня по плечу. - Продолжай в том же духе.
Через три недели меня выписали из больницы. Доктор Ландинез не мог до конца поверить в то, что я выздоровел.
- Брюс, - сказал он, - не возвращайся в джунгли. Я уже собирался уходить.
- Почему? - спросил я его.
- Ты еще не совсем здоров. Ты можешь снова заболеть, и ты умрешь, потому что там не будет никого, кто бы мог тебе помочь.
Я покачал головой и улыбнулся.
- Говорю тебе, я не собираюсь умирать. Господь исцелит мое тело лучше, чем вы когда-либо сможете. Он пожал плечами.
- У меня к тебе есть просьба, - сказал я. - Ты знаешь, что я немного разбираюсь в лекарствах. Мне нужны медикаменты для индейцев. О них вообще никто не заботится. Я знаю, что это незаконно, и у меня даже нет денег, чтобы заплатить за них. Но лекарства нужны мотилонам.
Хотя он рисковал своей работой и карьерой, выполняя мою просьбу, он дал мне немного лекарств, принадлежащих нефтяной компании.
Что проку в моей работе, если я не могу помочь людям, - сказал он. - В противном случае, может быть, они никому не понадобятся. Но не рискуй с ними. Раздавай их сам, и будем надеяться, что они будут на пользу.
Через неделю я уже шел в джунгли. У меня был компас, и я знал, куда я направляюсь: прямо к дому Абарататуры. На третий день у меня началось головокружение. Возобновились боли в груди. Моча стала темной. Ночью я забылся сном, чувствуя себя ужасно.
- Отче, - молился я, - Ты привел меня сюда, чтобы я работал с индейцами мотилонами. Теперь у меня есть лекарства, которые могут помочь им. Пожалуйста, Господи, исцели мое тело.
На следующее утро я проснулся, чувствуя себя гораздо лучше. Боль прошла, моча была чистой. Я встал и пошел дальше.
Когда я уже подходил к хижине, на тропе меня встретил Абарататура. Кто-то увидел, что я иду и доложил ему.
Все книги
