Сначала я приехал в Боготу и три дня провел с матерью Глории. Случай на реке частично помог мне посмотреть другими глазами на мое горе.
Вместо того, чтобы возвратиться в Тибу, я вылетел в Соединенные Штаты, чтобы обсудить возможность выпуска этой книги. Это заняло у меня три недели. Когда я вернулся в Южную Америку, Бобби встречал меня в Тибу. Я устал от цивилизации и был рад снова вернуться в джунгли.
Но цивилизация все еще держала меня в своих сетях. Преступники намеревались оттеснить мотилонов с их земель еще дальше в джунгли. Когда мы плыли вверх по реке, на нас с угрозами набросился Умберто Абрел. Я пытался выбросить его угрозы из головы, но они снова и снова мысленно звучали во мне.
"Клянусь крестом, я убью вас", сказал он тогда. Это были странные слова, жесткие и холодные.
Еще больше было письменных угроз, не только в мой адрес, но и в адрес Бобби. Одно письмо сообщало, что все мотилоны должны уйти, потому что они (бандиты) собираются силой захватить эти земли. Это была угроза насилия.
На следующий день в Иквиакарору приплыли на лодке компаньон Умберто Абрела, Грациано, и еще пятеро.
Я встретил их на берегу реки.
- Кто эти люди? - спросил я.
- Они больны и нуждаются в лечении, - сказал он. - Один из них подхватил какую-то заразу. Другим тоже нужно то или иное, поэтому они и приехали.
- А, да! - добавил он. - Я еще привез тебе письмо.
Он вручил его мне и пошел к медицинскому пункту вместе с остальными.
Я вынул нож и вскрыл конверт. Письмо было от Абрела. "Убирайтесь отсюда", было написано там. "Эта земля для колонизации, мы собираемся убить вас. Любой индеец, который попытается сопротивляться, будет уничтожен".
Рассерженный до предела, я поднялся на холм к медицинскому пункту и сунул письмо в лицо Грациано.
- Прочти, - потребовал я. Он покачал головой.
- Я не умею читать.
- Хорошо, тогда я прочитаю его для тебя. - Я вслух прочитал то, что там было написано.
- Вы считаете нас настолько глупыми? - спросил я. - Вы угрожаете нам смертью, а еще рассчитываете, чтобы мы с радостью лечили ваших людей. Получайте то, что вам надои убирайтесь отсюда. И не вздумайте возвращаться.
Я бросил письмо на землю и втоптал его в грязь. В этот вечер ко мне пришли вожди мотилонов, чтобы обсудить эту проблему.
- Мы решили, что будем сражаться, если они применят силу, - сказали они мне. - Мы уже сейчас готовимся к этому. Мы хотим достать несколько ружей и использовать их вместе со стрелами для защиты жилья.
Они спросили, что я думаю об этом.
- Ничего я не думаю, - сказал я. - Я поддержу вас, как всегда, какое бы решение вы ни приняли.
Прошло два напряженных месяца. Угрозы продолжались, особенно в адрес тех мотилонов, которые построили небольшие хижины вдоль реки.
Мы с Бобби работали над переводом Послания к Филиппийцам. Это был один из самых наполненных, захватывающих периодов совместного перевода. Казалось, наши головы были заняты мыслями о смерти из-за неизбежного столкновения с колонистами. А Послание к Филиппийцам говорило нам как раз о смерти!
Когда мы работали над первой главой, то подошли к двадцатому стиху, где Павел говорит о своей надежде на то, что он не будет посрамлен, но Христос возвеличится в нем жизнью или смертью.
Мне нужно было найти точное слово для понятия "надежда". Мотилон надеется, что вечером ляжет спать, но это слово не имеет такой силы.
Центр всех чувств мотилона находится в его желудке. Иметь полный желудок - означает быть счастливым. Какой же самый надежный путь, чтобы иметь полный желудок? Возможно, пойти на охоту и убить большого тапира. Тапира можно есть, пока не наешься до отвала.
Я взял глагол, обозначающий "получить для себя тапира" и изобрел новое время глагола: я употребил этот глагол в будущем завершенном времени и придал ему превосходную степень.
Я показал это слово Бобби. Оно потрясло его.
- Нет, - сказал он. - Это слишком большое слово. Оно слишком сильное. Как можно надеяться на что-то такое слишком большое?
Мы оставили слово, но оно все же волновало Бобби. Через два или три дня он сказал:
- Брушко, давай вернемся к этому слову.
- Давай, - сказал я.
Он немного помолчал, раздумывая, потом сказал:
- Брушко, а Иисус Христос для тебя такая же надежда в твоей жизни? Да?
Это меня озадачило. Одно дело придумать правильное слово и совсем другое - ответить, так ли это в твоей собственной жизни. Я подумал о своем обращении, о кризисах, через которые я прошел, когда был у индейцев юко и у мотилонов. После долгого молчания я ответил:
- Да.
Потом я решительно кивнул.
- Да, Бобби. Всеми своими силами и всей душой я хочу надеяться на Иисуса Христа. Бобби посмотрел себе под ноги.
- Да, - сказал он. - Это именно то слово.
- Ты уверен? - спросил я.
Он кивнул.
Продолжая перевод, мы подошли к месту, где Павел говорит, что желает сообразоваться с образом Иисуса Христа через собственные страдания или смерть. Бобби взял ту же грамматическую конструкцию - будущее завершенное время в превосходной степени - и применил его к глаголу, обозначающему соответствие со Христом.
- Я умру, сообразуясь смерти Христа, - сказал он. Я почувствовал тяжесть, как будто бы к весу моего тела добавился вес тела Бобби. Что я сделал? Да, я принес веру мотилонам, но готов ли я принести им этот вид сообразности - сообразность со смертью Христа? Неужели вместе с жизнью я принес им и смерть? Я стремился к молитве, Бобби еще больше, но от его молитв у меня по спине пробегал холодок.
- Иисус Христос, я хочу сообразоваться с образом твоим. Ты - моя надежда.
В атмосфере, пропитанной опасностью, эта молитва казалась дерзкой. Бобби, как бы говорил: "Мне все равно, буду ли я жить или умру. Я хочу быть, как Иисус". Он отдавал собственную жизнь.
В последующие три недели все было тихо. Мы ждали каких-либо вестей от бандитов, но от них больше не было ни слова. Возможно, это была просто игра, пустые угрозы, которые никто не собирался выполнять.
Бобби должен был спуститься по реке, чтобы продать бананы. Он взял еще двоих мотилонов с собой. Его ждали обратно к четырем часам следующего дня. Вода в реке была на нормальном уровне, каноэ - исправным и никаких причин для задержки не было. Но в четыре часа Бобби не приехал, не приехал он и в пять. Я начал беспокоиться. Мне вообще не нравилось, что он ушел. Мои мысли крутились вокруг того, что могло с ним случиться. Шесть часов. Солнце заходило. Только река слабо светилась в сумерках. В джунглях стали раздаваться характерные ночные звуки. Это было настолько обычно, что раньше я почти не замечал их, но теперь каждый звук казался предвестником беды.
В половине седьмого я, Абакуриана, Джордж Камиок-байра и Асрайда сели в каноэ и поплыли вниз по реке на поиски Бобби и его каноэ. Остальные ехать не хотели. Не очень-то просто плыть по реке ночью. Луны не было, и камни могли внезапно появиться перед нашим каноэ. После первых порогов каноэ было залито водой. Мы вычерпали ее и продолжали плыть. Проходя следующие пороги, мы чуть не сломали винт о камень, но ухитрились освободить его и поплыли дальше.
Когда мы огибали излучину реки, из темноты неожиданно вынырнуло другое каноэ. Мы чуть не наскочили на него. Я посвятил фонариком, и мы увидели в нем Аниано Битраго, одного из людей Умберто Абрела, и нескольких его приспешников. Я не окликнул их, продолжал держать фонарь так, чтобы он светил им в глаза, и они не смогли нас узнать. Река тут же развела нас. Но что они делали ночью на реке?
Немного дальше мы наткнулись на другое каноэ, плывущее вверх по реке. Оно тоже было набито бандитами. Фонариком мы осветили берег в надежде увидеть Бобби или его каноэ, но тщетно.
Еще два каноэ, плывших вверх по реке, прошли мимо нас. В них были люди, которых я не знал. Мы подплыли к дому одного из поселенцев. У пристани стояло около десяти каноэ. Казалось, ночь была наполнена опасностью.
Джордж зашептал:
- Смотри! По-моему, там каноэ Бобби.
Он показывал на пристань. Я напряженно всматривался, но не мог определить, так ли это. Мы проплыли мимо. Это не могло быть каноэ Бобби, он никогда не останавливался в домах поселенцев. К тому же Сапхадана, небольшое жилище мотилонов, находилось в нескольких сотнях метров отсюда, вниз по течению.
Мы хотели было вернуться и посмотреть еще раз.
- Нет, - сказал я. - Лучше доплывем до Сапхаданы и спросим Айстоикану, видел ли он Бобби.
Каноэ причалило около жилища мотилонов. Оттуда не доносилось никаких звуков, света не было. Потом я услышал голос мотилона:
- Брушко?
- Да.
На берег бегом спустился Айстоикана. Я едва смог разглядеть его лицо.
- Брушко, они убили Бобаришору. Он мертв. Я не понимал, что он говорит.
- Это невозможно! - ответил я. - Он должен быть в Иквиакароре. Он здесь проплывал? Айстоикана схватил меня за руку.
- Брушко, слушай. Бобби мертв. Они убили его. Оглушенный, я упал на колени в песок.
- Где те двое, что были с ним?
- Я не знаю. Они были ужасно изранены. Они ушли. Я ухватил Айстоикану за колено, пытаясь удержаться.
Казалось, ночь заполнена красно-синими пятнами, похожими на раны.
- Что произошло? - прошептал я.
- Бобби был с Сатайрой и Акасарой. Они шли вверх по реке мимо фермы Израэля. Израэль стоял на берегу и махал рукой, прося подплыть к нему. Бобби опаздывал. Он не хотел останавливаться, но, хорошо зная Израэля, подумал, что дело чрезвычайное.
- Израэль лечился здесь два или три раза за последние несколько месяцев, - хрипло сказал я. - У него была сломана рука, и я ее вправил. И он взял все лекарства, которые были ему нужны.
- Да, - сказал Айстоикана. - Поэтому Бобби думал, что он друг. Он подвел каноэ к берегу. Когда он склонился над мотором, чтобы выключить его, Сатайра взглянул на верхи увидел человека, стоящего с дробовиком за деревом. Сатайра закричал Бобби и Акасаре, чтобы они прыгали в реку. Бобби не услышал, потому что стоял слишком близко к мотору. Сатайра выпрыгнул на берег и схватился за ружье. Пока он пытался отнять его у этого человека, тот дотянулся до своего мачете. Сатайра отпустил ружье, чтобы защитить себя, и тот разрезал мачете ему руку от запястья до локтя. Сатайра упал в воду, и Акасара бросился из каноэ, чтобы спастись.
- Бобби попытался выбраться из лодки, но заряд из дробовика попал ему в нижнюю часть живота. Он упал в реку. Несколько дробинок угодили в ногу Акасары, но он и Сатайра сумели доплыть до другого берега. Они пытались найти Бобби, но все, что они видели - это покрасневшую воду. Потом они увидели его тело, плывущее по реке. На другом берегу стояло много колонистов, и у всех были ружья. Они поджидали Бобби. Акасара и Сатайра были напуганы и убежали. Они пришли сюда и рассказали нам об этом.
- О, нет, нет, о, нет, - шептал я.
Неподалеку раздался свист. Язык мотилонов -тональный, и они не всегда пользуются словами. Свист обозначал, что два каноэ плывут вниз по течению. Звука моторов слышно не было. Я понял, что те, кто в них находился, не хотели создавать лишнего шума. Это враги.
- Я пойду вниз по реке и приведу военных, - сказал я, внезапно разозлившись. - Джордж, ты пойдешь со мной.
Я залез в каноэ. Запуская мотор, я услышал негромкие резкие звуки на воде. Кто-то стрелял дробью - со слишком большого расстояния, чтобы причинить вред. Мотор завелся с третьей попытки, и мы быстро оставили людей с дробовиками позади.
Через несколько часов мы были в гарнизоне Рио-де-Оро. Я разбудил командира гарнизона. Он спустился вниз в пижаме. Я рассказал ему о заговоре с целью убийства Бобаришоры и о том, что, как мне рассказали, он умер.
Он выслушал меня, сонными глазами уставившись куда-то в пространство.
- Ладно, я проверю, - сказал он и открыл дверь, предлагая мне выйти.
- Мне не надо, чтобы вы проверяли это, - сказал я. -Мне нужно, чтобы вы оказали нам помощь. Нужно защитить мотилонов.
Извините, ничего не могу сделать ночью, - сказал он.
Я пошел в полицию. Они тоже не хотели ничего предпринимать. Я не думаю, что это их не интересовало. Они просто боялись, что их самих атакуют, нападут на них.
Я был расстроен и зол. В четыре утра мы с Джорджем поплыли обратно. Рассвет только начинался. Жемчужно-серый свет на воде становился все более ярким, по мере того, как мы поднимались вверх по реке. Растительность была сочного зеленого цвета. Все выглядело так невинно. Это были деревья и река, которые я любил. Это был мой дом.
Бобби не мог умереть. Я отказывался поверить в это. Я вспоминал о том, что случилось несколько месяцев назад, когда наше каноэ попало в водоворот Тогда я думал, что Бобби умер. Но он спасся. Может быть, каким-нибудь чудом он сейчас в джунглях, ждет помощи, скрывшись от бандитов.
Когда мы доплыли до Сафаданы, солнце светило вовсю. Казалось немыслимым, что тут могли стрелять. Но Айстоикана рассказал нам, что колонисты и бандиты плавали здесь всю ночь, стреляя в хижины мотилонов около реки и выкрикивая, что мотилоны должны уйти, что эта земля им больше не принадлежит.
- Ты искал Бобби? - спросил я.
- Искал, но не нашел ни следа.
- Надо посмотреть, - сказал я. - Может быть, он нуждается в нашей помощи. Может быть, он раненый лежит в джунглях.
Айстокана, несколько растерянно, смотрел себе под ноги. Разыскивая Бобби, мы целый день провели в джунглях. Остальные хотели было закончить поиски, но я не отпустил их. Я не спал полутора суток и был на пределе. Иногда мой голос срывался, и были слышны только голоса птиц, распевавших на деревьях. Бобби не отвечал.
В пять часов мы прекратили поиски, нужно было успеть в Сафадану до темноты. Мы не разговаривали -мы слишком устали и были выбиты из сил.
Когда мы добрались до места, где река Кано Томас впадает в Рио-де-Оро, я увидел какой-то предмет, плывущий по реке. Он был похож на бревно. Мы подплыли ближе, чтобы посмотреть, что это. Это был Бобби, лицом вниз.
Надежда исчезла. Я почувствовал опустошенность, как будто бы от меня осталась только оболочка. Я убедил себя, что и сейчас будет то же самое, как и тогда, когда мы чуть не утонули. Бобби должен быть жив. Мы вновь должны соединиться.
Река была неглубокой. Я выбрался из каноэ и перевернул Бобби. Его лицо, абсолютно белое, сморщилось от долгого пребывания в воде. Я закрыл ему глаза. Он умер мгновенно. Заряд из дробовика разнес нижнюю половину его тела.
- Боже, - закричал я. - Боже, почему?
Он был вождем своего народа, первым, принявшим Иисуса, первым, кто умел читать, строил школы, первым, кто пытался противостоять бандитам цивилизации.
Джордж протянул мне одеяло. Я обернул в него тело Бобби, и мы положили его в каноэ.
На следующий день мы привезли его тело в Иквиа-карору. Моя душа не находила покоя. Я плакал всю ночь, пока не выплакал все слезы. Мысли вертелись у меня в голове.
- Зачем эта смерть, Господи? - спрашивал я снова и снова. - Река была смертью. Джунгли были смертью. Смерть выползала из долин. Она всегда поражала тех, кого я любил... Глория... Бобби... И я вспоминал слова Умберто, от которых мороз пробегал по коже: "Клянусь крестом, я убью вас!"
Река обмелела, и приходилось тратить много времени, перебираясь через неглубокие места. В одном таком месте я услышал характерный звук пуль, вспарывающих воду. Стреляли из двух каноэ, у другого берега реки. Внезапно пуля вонзилась в борт нашего каноэ. Мы изо всех сил старались стащить каноэ с мели подальше от них, но бандиты нас догоняли.
Я почувствовал, как что-то горячее ударило меня в ногу. В меня попала пуля.
В конце концов, нам удалось столкнуть каноэ с мели. Как только мы вышли на глубокое место, другая пуля задела мне грудь. Это было то, что надо. Я жаждал ран, жаждал боли. Я жаждал смерти.
Но мои раны оказались неглубокими. Мы остановили кровь; дробинки можно вытащить позже.
После бесконечных часов медленного продвижения вверх по реке мы свернули в протоку, ведущую в Иквиакорору. На берегу стояло несколько сотен вооруженных мотилонов. Они узнали нас, но стояли неподвижно, ожидая, пока мы сойдем на берег.
Известие о смерти Бобби уже разнеслось среди мотилонов, и люди пришли изо всех окрестных жилищ. Они столпились вокруг каноэ.
Я увидел Атакадару, жену Бобби, стоящую над нами на холме. Она выжидательно смотрела на меня. Я посмотрел на нее и склонил голову, подтверждая, что Бобби умер. Она повернулась и побрела назад, одна из ее дочерей уцепилась за ее ногу. Самый маленький сын Бобби был у нее на руках.
Мы вынесли из хижины мой гамак и привязали его к высокому шесту. Вынув тело Бобби из каноэ, мы положили его в гамак и покрыли моим одеялом, поскольку он был моим братом. Потом мы перенесли гамак через реку и повесили его высоко над землей, на ветвях, чтобы стервятники могли есть его тело.
Возвращаясь, я увидел Атакадару, одиноко стоящую на краю поляны. Ее глаза были темны и пусты, как тогда, когда умерла ее дочь.
Она взглянула на меня, и я разрыдался. Она схватила меня за плечо.
- Нет, нет, - говорила она.
Я обнял ее, потом отпустил.
Весь день я сидел около хижины и смотрел, как стервятники слетаются к телу Бобби. Сначала высоко в небе появились темные точки. Планируя кругами своими огромными неподвижными крыльями, они подлетали все ближе и с коротким взмахом садились на деревья.
Я вспомнил, что когда-то этот обряд казался мне бессердечным и жестоким, что засунуть тело в ящик и положить его в яму лучше, чем подвесить высоко на деревьях и оставить его под небом. Теперь я знал, что это означает. Это значит; что Бобби свободен и уходит за горизонт.
Я хотел только одного - уйти с ним.
Мотилоны пытались разговаривать со мной, когда я сидел на корточках перед хижиной, хотели утешить меня. Но я был как камень.
Вечером я не мог больше этого выносить. Я пошел в джунгли, к деревьям, на которых был подвешен гамак Бобби. Там я хотел лечь под гамаком, в котором было тело Бобби, и сказать ему последнее прощай. Но когда я пошел, все индейцы последовали за мной. Их было около двухсот. Мы вместе перешли реку. Под гамаком было темно, луны не было.
- Давайте возьмемся за руки, сделаем круг без начала и конца, и будем говорить с Богом, - сказал я.
Это не было в обычаях мотилонов, но мне казалось, что сейчас это будет правильно.
Одо, приемный сын Бобби, первым начал молитву. Ему было только четырнадцать, но Бог вложил в его уста самую красивую, пророческую молитву изо всех, что я когда-либо слышал.
- О, Господь, - громко говорил он, глядя на силуэт гамака Бобби. - Господь, здесь темно, совершенно темно, я ничего не вижу. Мы заблудились.
Он замолчал на секунду, затем более спокойным голосом продолжил:
- Господь, вот дерево, высокое дерево, его корни очень глубоко уходят в землю. Это мы, Господи, это мотилонский народ.
- Мы жили на этой земле всю нашу жизнь, поколение за поколением, и наши корни очень глубоки, а кроны деревьев высоки.
- Мы пытались идти за Богом, но мы потеряли Его, пока пытались идти за Ним. Мы пытались идти своими тропами, но они никогда не вели туда, куда мы хотели прийти; они только кончались у другого жилья, или у реки. Они никогда не уводили нас за горизонт, где мы можем найти Тебя.
- Потом Бобаришора нашел твою тропу в Иисусе Христе и пошел по ней, и показал нам, как по ней идти. Мы были рады.
- Но, Господь! Куда эта тропа привела его? Почему она привела к этому месту? Господь, этого не может быть. Одо остановился в абсолютной тишине.
- Это дерево прекрасно, - сказал он. - Оно прекрасно. Оно покрыто огромными, чудесными цветами, раскрывающимися и сверкающими на солнце. Каждый из нас - такой цветок.
- Но один цветок больше и красивее всех остальных. Он дал самый лучший плод. Это Бобаришора. Он дал нам плоды земледелия, и наши желудки стали полны. Мы умирали от болезней, и он дал нам исцеление от Иисуса Христа через лекарства. Он показал нам тропу, по которой можно идти вместе с Иисусом Христом, и теперь у нас есть для чего жить, смысл жизни. Мы все рады этой новой жизни.
- Но, Господь, здесь так темно. Дунул ветер, и плод, самый лучший плод, завял и высох, и упал на землю. Его семена втоптаны в темную, темную землю. Он умер... Бобаришора умер и покинул нас.
- Господь, не позволяй семенам пропасть. Преврати нас в благодатную почву, чтобы это семя могло прорасти в нас. Преврати его смерть в огромное дерево, растущее в нашей душе, чтобы мы могли жить так же, как он, помогать друг другу и учиться любить. Пусть это вырастет в нас, сделай это ради его смерти. Мы просим об этом, потому что мывсе в этот вечер в круге держимся за руки, мы единое целое и вновь рождены в Иисусе Христе, Сыне Твоем Единородном.
Круг разомкнулся и медленно распался. Я видел то, чего никогда не замечал за мотилонами до этого: люди прятали глаза, всхлипывая.
Окдабидайна подошел ко мне, пытаясь улыбнуться.
- Посмотри на нас. У всех нас насморк! - сказал он.
- Нет, возразил я. - Это тот же насморк, что и у меня. Это не насморк.
Потом Окдабидайна, один из главных вождей, схватился за голову и упал на землю.
- О, Брушко, - сказал он, глядя на меня. - Я не мужчина. Я ребенок, грудной ребенок. Только дети плачут.
Его муки настолько потрясли мотилонов, что они убежали в джунгли, пытаясь скрыть друг от друга свои слезы.
- Брушко, - сказал Окдабидайна. - Иисус Христос умер за все племена в мире. Бобби - почти как Он. Он умер за мотилонов.
Три недели я оправлялся от своих ран. Я хотел уйти из джунглей, чтобы не вдыхать запах смерти. Я хотел сообщить властям о ситуации с бандитами. Но уйти я не мог. На реке были засады. Каждого, кто пытался пробраться, могли убить. Охотники обнаружили, что и на тропах, ведущих из джунглей, тоже были засады - люди с дробовиками. Один из индейцев все же дошел до Тибу с несколькими письмами. Он шел целую неделю, только по ночам, избегая троп.
Выйти из джунглей можно было только по горам ~ путь, занимающий около ста сорока часов ходьбы.
Моя нога зажила, и я отправился в путь. Пройдя половину пути, я услышал шум вертолета. Президент Колумбии послал его за мной. Вскоре я выбрался из
джунглей.
Я провел беспокойную неделю в Боготе. Что все это значит? Для мотилонов Бобби может вырасти в цветущее дерево. Но какой смысл для меня имеет убийство брата?
Однажды вечером, разговаривая с одним из министров колумбийского правительства, я получил ответ. Он лично знал Бобаришору и очень интересовался народом мотилонов. Я только что описал ему смерть Бобби, и в его глазах стояли слезы.
- Но, Брюс, - сказал он. - Ты говоришь об этом так, словно хочешь, чтобы Иисус вмешался и положил конец всем бедам. Разве ты не видишь, что все как раз наоборот. Если бы у них не было Иисуса, то борьбы бы не было; Бобби никогда бы не умер так, как умер.
- Нет, Брюс. Смерть Бобби была не вопреки Иисусу. Он умер ради Иисуса.
Министр положил руку мне на плечо.
- В каком положении был бы сейчас мотилонский народ, если бы Бобби не был тем человеком, которого негодяям нужно было обязательно убить? Что бы ты мог сделать, если бы Бобби не был таким?
- Ничего, - сказал я. - Ничего не мог бы сделать.
- Да, жизнь должна быть такой, - думал я. - Должны быть борьба и плач, даже смерть.
Внезапно я увидел своих родителей и все страдания, через которые мы прошли...
Я видел юко, лица поселенцев...
Я видел лица мотилонов, для которых необходимо было перевести оставшуюся часть Нового Завета...
Нужно сделать еще так много... много того, что призвал меня совершить Христос. Наверное, будет еще боль и одиночество тоже будет. Может быть, даже смерть.
Почему это так трудно? Почему?
Потом я увидел Иисуса. Он всходил на холм с тяжелой ношей. Его лицо было искажено горем; Его спина была согнута.
Я откинулся на спинку стула и посмотрел на министра.
- Я думаю, что знаю, - сказал я. - Это крест. Я поднял руку и перекрестил большой палец с указательным.
Все книги
