Глава 2. В местной синагоге

Субботним утром я любил шагать рядом с отцом в местнуюсинагогу,находившуюсяпримернонаполдороге между домом и школой. Вместе с другими детьми я носился вокруг синагоги, забегал внутрь и пробегал ее насквозь и всегда заново восторгался высокими узкими окнами, украшенными звездами Давида. В те дни синагога казалась мне гораздо выше и больше всех зданий в округе. Впрочем, это так и было, потому что все остальные дома и впрямь были маленькими, тогда как синагога достигала высоты двухэтажного здания. Только много лет спустя, снова навестив Кирьят-Шмона, я понял, какой маленькой была она на самом деле.

Прямо напротив входа в синагоге стоял Арон аКодеш (священный ковчег завета). Этот шкафчик, в котором хранилась священная Тора (Закон, Пятикнижие, т. е. пять книг пророка Моисея), был накрыт гладким, блестящим покрывалом из пурпурного бархата с вышитыми на нем золотыми львами. Воздух синагоги был насыщен резким запахом нюхательного табака, которым торговцы курами с близлежащего рынка щедро делились в честь общего праздника со всеми присутствующими. Табак брали из потемневшей от времени серебряной табакерки. Я тоже любил иногда к ней прикладываться, чихая громко и с большим удовольствием. Сладкий аромат розовой воды и мирта, стекавший на нас с галереи для женщин, смешивался с запахом горящих свечей. Таким был пьянящий аромат Шабата.

Когда же случалась бар мицва (церемония посвящения, во время которой еврейский мальчик становится бар мицва, т. е. >«сыном закона», и начинает нести личную ответственность за соблюдение Божьего Закона во всей полноте) или свадьба, на нас, под ликующие крики детей и радостные возгласы женщин, сыпался дождь разноцветных конфет. Дети и подростки нагребали целые пригоршни этого редкого угощения, выхватывали конфеты друг у друга, и эта возня усиливала общую радостную атмосферу.

Мужчины набожно распевали молитвы, давно заученные наизусть, а женщины махали разноцветными надушенными платочками. Празднество достигало своего апогея, когда героя дня (а им бывал жених или парнишка, только что прошедший церемонию бар мицвы)- призывали выйти вперед и прочитать отрывок из Торы: чтеца буквально забрасывали конфетами!

Эту синагогу посещала примерно сотня верующих, все – эмигранты из Ирака и Персии. Наши родители говорили на ломаном иврите, и мы, их дети, чувствовали себя по сравнению с ними – высокообразованными людьми. Мы считали своим священным долгом поправлять их ошибки, учить их «настоящему израильскому ивриту». Но хотя в повседневной жизни взрослые говорили на исковерканном иврите, они не переставали удивлять нас быстротой своего чтения. Они так хорошо знали свои молитвенные книги, что нам казалось, будто они приходят в синагогу только для того, чтобы посостязаться в скорости чтения. Задолго до того, как я успевал опуститься на колени в честь Маген Авраам (Защитника Авраама) в середине молитвы амида (безмолвной молитвы-медитации), взрослые уже ее заканчивали и «запечатывали» молитву тремя шагами назад под ее последние слова «Осе Шалом» (Миротворец).

Став старше, я обнаружил, что не только мы, сефарды (евреи Средиземноморья и Среднего Востока), спешим поскорее закончить молитву. Ашкенази (европейские евреи) легко обгоняют нас в произнесении молитв.

Однако, когда я был ребенком, меня не удивляла та скорость, с которой взрослые читали молитву. В конце концов, все они были набожными, богобоязненными людьми и посещали синагогу с раннего детства. Молитвы были неотъемлемой частью их повседневной жизни. Естественно, каждый из них помнил сидур (молитвенник иудеев) наизусть и легко находил нужные места, а я лишь начинал знакомство с моим молитвенником. Отец, похоже, считал меня зрелым евреем с самого момента моего рождения и, видимо, ожидал от меня, что я буду знать сидур наизусть, полагая, что настоящий еврей с этим знанием рождается. Он никогда не считал нужным сидеть и учить меня, как пользоваться сидуром или как правильно молиться.

Что же касается меня, то я по своей детской простоте полагал, что для исполнения молитвенного долга достаточно бормотать красивые, но вроде бы бессмысленные звуки и слоги из священной книги. Молитва стала для меня обязательным обрядом, требующим трех посещений синагоги каждую субботу. Я ни разу не задумался о том, что истинная цель молитвы – создавать жизненно необходимый прямой контакт с живым Богом. Правда, нередко у меня появлялось желание замедлить чтение, чтобы понять смысл слов молитвы или чтобы оказаться наедине с Господом, Который, как я полагал по своей наивности, скрывается в Арон аКодеше. Но в конечном счете всегда побеждало чувство локтя – я выучился спешить вслед за другими и так же, как и все остальные, «пробегал» тексты священных книг.

Я завидовал царю Давиду, герою моей юности, и думал: «Что если Давид оказался бы в нашей синагоге – неужели он тоже участвовал бы в бешеной гонке к алейн, заключительной молитве благословения? Ну нет, он наверняка стоял бы перед Господом Богом в благоговейном страхе и трепете, скорее всего, на коленях, в неторопливом размышлении перед Своим Творцом». К сожалению, местные посетители синагоги больше напоминали мне не Давида, а царя Шауля (Саула), потому что Шауль держался за свое славное прошлое, не понимая, что Бог его покинул. В ветхозаветные времена молящиеся напоминали Господу о Его милосердии по отношению к их предкам, о благословениях, которые Он посылал в далеком прошлом Своему народу, о жертве Ицхака (Исаака), предлагая Ему благоуханный аромат своих жертвоприношений. Но сейчас они мало что могли предложить Господу.

Я заметил, что вера в добродетели отцов играет, в сущности, центральную роль в религиозной философии современного иудаизма. Может, потому мы и почитаем их в своих молитвах, что не имеем за душой никаких добрых дел? Скорее всего, верующие, собиравшиеся в синагоге моего родного городка, и не подозревали, что Бог их праотцов, Бог Авраама, Исаака и Иакова – все тот же живой Бог, способный помочь сегодняшним верующим так же, как Он помогал людям прошедших веков. Они забыли и о том, что праведность и вера их праотцов никак не может спасти непокорных Богу и грешных потомков, ибо сказано: «...каждый должен быть наказываем смертию за свое преступление.» (Второзаконие 24:16)

В те дни я не знал Господа, как знаю Его сейчас, но почему-то даже тогда у меня было странное ощущение, что Бог никогда и никуда не спешит и не торопится. Мне казалось, что Бог любит нас и хочет, чтобы мы к Нему приблизились, а мы, наоборот, отходим, бежим от Него, совершенно не осознавая Его любви. Меня тревожило, что прихожане синагоги вовсе не считали Бога своим любящим Отцом, а скорее, строгим и сердитым начальником, которого приходится умиротворять положенной дозой молитв.

Я же стремился к большему. Мне хотелось выразить свою любовь к Богу не одними словами, а делами. Но какими должны быть эти дела? Я знал, что Писания требуют от нас: «И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими» (Второзаконие 6:5), – но разве может кто- либо приказывать, чтобы его любили? Более того, как можно любить столь далекого от нас Бога? Достаточно ли для этого носить цицит и кипу или отрастить пейсы и длинную бороду? Не есть не кошерную (нечистую с ритуальной точки зрения) пищу и строго соблюдать Субботу – достаточно ли этого, чтобы выполнить строгие требования Господа? Мне казалось, что Богу нужно мое сердце, а не мои одежды, или церемониальное омовение рук, или другие традиционные ритуалы, но тогда я еще не знал, как отдать Ему свое сердце.

Почему Бог был так далек? Почему Он скрывал от меня Свою любовь? Почему Он ни разу не открылся мне? Эти вопросы мучили меня постоянно. Я выходил из синагоги расстроенным, опустошенным, как будто прошел долгий путь, чтобы увидеться с любимым другом, а тот по какой-то причине не пришел на встречу. Мыслями, терзавшими меня в стенах синагоги, я не мог ни с кем поделиться, так как они казались мне еретическими. Я не осмеливался поведать их даже родному отцу.

Несмотря на атмосферу святости, царившую в синагоге во время субботних служб: чтения Торы, благословений равина, пения и молитв, – моя жажда узнать Бога оставалась неутоленной. Я не находил там духовной пищи, и мне казалось, что, значит, ее нет нигде.

Когда хазан (духовный глава общины) поднимался на биму (возвышение) и продавал мицвот (свидетельства о праведных делах, которым придается духовное значение) тому, кто больше заплатит, предоставляя им почетное право открыть Арон аКодеш, прочитать Тору, поднять и свернуть свиток Торы, я чувствовал себя почти оскорбленным, словно дом Господа моего превращался в вертеп разбойников, черный рынок святынь, – и это в святую Субботу!

Мне хотелось задать отцу трудные вопросы, мучившие меня: почему право чтения Торы и мицвы продаются таким образом? Разве нельзя просто поставить ящик для пожертвований у входа в синагогу, чтобы прихожане могли в любой будний день войти и опустить туда свой дар, не привлекая излишнего внимания, вместо того, чтобы демонстрировать свою «праведность» на публике? Ведь такой порядок унизителен для прихожан победнее. Разве бедняки менее достойны поклоняться Богу? Но, к сожалению, я держал эти мысли при себе.

В глазах отца, смотревшего на меня, я замечал печаль и понимал, что и его этот «аукцион» оскорбляет не меньше, чем меня. По праздникам бывало еще хуже, особенно на йом Кипур (День Искупления), когда цены в синагоге подскакивали неимоверно. Неужели Бог любил Своих неимущих детей меньше, чем тех, которые могли участвовать в«аукционе», платя за привилегию читать Тору в синагоге? Мне казалось, что изменить людские традиции сложнее всего, что так будет всегда и что традицию часто считают более священной, чем само Священное Писание.

Что же до обычных субботних молитв, то родители, многое прощавшие своим детям, не делали никаких поблажек и не шли на компромиссы, когда дело доходило до чтения Торы. Мы, мальчики, сидели рядом с отцом и в полной тишине почтительно слушали традиционное напевное чтение Торы и афтара (Книги пророков), хотя никто и не пытался объяснить нам смысл Писания. Чтение Торы считалось самой священной частью службы, и нас с раннего детства учили слушать чтеца с глубоким восторгом и благоговением.

Особенно помнится мне суббота, в которую читался отрывок Торы из книги Чисел. Одно за другим там назывались места рассеяния Израиля среди «диких» народов и племен, и в мыслях я уносился во все эти места изгнания детей Израиля – куда они только ни попали за два тысячелетия! Сегодня этот список был бы длиннее, чем во времена написания Торы, – ведь сейчас вряд ли можно найти такую точку на поверхности земли, куда не забрели бы евреи и где бы их не преследовали. И если бы кто-то захотел высечь названия всех этих мест на каменной плите, положенной у постамента каменного льва на Тель-Хае, то ему просто не хватило бы на ней места.

Что разбросало нас среди других народов и почему? В молитве Таханун (молитва, допускающая просьбу) мы признаем: «За грехи наши мы были изгнаны с родной земли». Какой же ужасный грех увел нас из родной страны на такое долгое время и сделал посмешищем для других народов?

В ту же субботу читался следующий отрывок из афтара, из Книги пророка Иеремии:

4 Выслушайте слово Господне, дом Иаковлев и все роды дома Израилева!
5 Так говорит Господь: какую неправду нашли во Мне отцы ваши, что удалились от Меня и пошли за суетою, и осуетились;
6 И не сказали: «где Господь, который вывел нас из земли Египетской, вел нас по пустыне, по земле пустой и необитаемой, по земле сухой, по земле тени смертной, по которой никто не ходил и где не обитал человек?»
7 И Я ввел вас в землю плодоносную, чтобы вы питались плодами ее и добром ее; а вы вошли и осквернили землю Мою, и достояние Мое сделали мерзостью.
8 Священники не говорили: «где Господь?», и учители закона не знали Меня, и пастыри отпали от Меня, и пророки пророчествовали во имя Ваала и ходили во след тех, которые не помогают.
9 Поэтому Я еще буду судиться с вами, говорит Господь, и с сыновьями сыновей ваших буду судиться.
10 Ибо пойдите на острова Хиттимские и посмотрите, и пошлите в Кидар и разведайте прилежно, и рассмотрите: было ли там что-нибудь подобное сему?
11 Переменил ли какой народ богов своих, хотя они и не боги? а Мой народ променял славу свою на то, что не помогает.
12 Подивитесь сему, небеса, и содрогнитесь, и ужаснитесь, говорит Господь.
13 Ибо два зла сделал народ Мой: Меня, источник воды живой, оставили, и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды.
14 Разве Израиль раб? Или домочадец? Почему он сделался добычею?
15 Зарыкали на него молодые львы, подали голос свой... (Иеремия 2:4–15)

Внезапно этот отрывок из афтара напомнил мне рычащего каменного льва с холма Тель-Хай. «О чем думают молящиеся, читая все это? – размышлял я. - Вникают ли хоть отчасти в глубокий смысл этих тяжелых слов укоризны или просто проговаривают их, совершенно не понимая их значения?»

Глядя на чтеца, я на минуту представил себе, что это сам пророк Иеремия стоит перед нами на возвышении и с мукой в голосе выкрикивает свое великое послание: «Разве Израиль раб? или он домочадец? почему он сделался добычею?» И я невольно подумал: «Видно, народ Израиля остается рабом. Ведь если бы мы действительно были детьми Великого Бога, то просветили бы весь мир, и все народы собрались бы вокруг нас со всех концов земли, так что даже неверующие, живущие по соседству с нами, увидели бы, что мы призываем имя Господне. Но если бы пророк Иеремия и вправду предстал перед нами сегодня, провозглашая: «И учители закона не знали Меня [Господа]», то мы наверняка бросили бы его в тюрьму, как это сделали наши праотцы. Так чем же мы лучше них?»

Наконец чтец, покрытый белоснежным молитвенным покрывалом, бахрома которого была навита на его указательный палец, покинул возвышение. Он благоговейно поцеловал бахрому, помахал ею в сторону присутствовавших и благословил всех: «Будьте благословенны! Будьте благословенны в Господе!»

И я снова унесся в мыслях на кладбищенский холм Тель-Хай. Я словно видел перед собой Иосифа Галилеянина (Трумпельдора), его друзей - Якова Токера, Беньямина Мунтера и других. Почему-то я никак не мог себе представить этих пионеров заселения Израиля, покрытыми молитвенными покрывалами и благословляющими верующих в синагоге словами: «Будьте благословенны! Будьте благословенны в Господе!»

А под конец Субботы, уж будьте уверены, они не стали бы обшаривать глазами вечернее небо, чтобы найти там три звездочки средней величины, появление которых позволило бы им наконец закурить свои сигареты. Их окружали запах чернозема и смрад болот, тела их пахли потом и кровью. Что двигало ими? Что связывало их с землей столь любимой ими страны? Что побудило их посвятить свои жизни ее защите и умереть ради нее мученической смертью? Ведь не за дело же религии они погибали!

Служба окончилась. Собравшиеся запели «Шир Хаккавод» (Гимн славы) и «Адон Олам» (Господин Вселенной). Еще не закончив пение, они уже складывали свои молитвенные покрывала, прятали их в бархатные сумки. В синагоге повеяло духом мирской суеты. Субботняя святость внезапно исчезла, словно испарилась. Все собирались отправиться по домам, а Бога спрятали в Его ящик, можно сказать, оставили Его, одетого в пурпурную мантию, вышитую золотыми львами и украшенную серебряными гранатами, в священном ковчеге – пусть подождет нас до следующей субботы. Но Бог Всемогущий не живет в святилищах, сделанных человеческими руками. Он хочет жить в сердцах людей, созданных Им по Своему образу и подобию.

Постепенно я пришел к выводу, что синагога, собственно говоря, – не что иное, как своеобразный общественный клуб, членов которого объединяет только религиозная традиция. Людям свойственно увлекаться второстепенными религиозными ритуалами и всем тем, что способно отвлечь их от истинного приближения к Господу и поклонения Ему в духе и истине. Отсюда и соревнование на скорость чтения молитв в синагоге: молящиеся подсознательно стремятся заглушить тихий, едва слышный голос Господа, упрекающий их с любовью.

О, если б только мы решились посидеть перед Господом в тишине, в уединении, стараясь прислушаться к Его тихому голосу! Если б только мы молились, как царь Давид, сладкоголосый песнопевец Израиля: «Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня, и узнай помышления мои» (Псалом 138:23). Тогда Он изменил бы наш образ мыслей, дал бы нам чистое сердце и обновил бы Свой Дух Святой внутри нас! Но, скорее всего, мы обнаружили бы, что на самом деле не хотим ни чистого сердца, ни обновленного духа, да и вообще не имеем ни малейшего желания искренне служить Богу и поистине поклоняться Ему. Мы предпочли бы ограничиться необходимым минимумом, шепча лицемерные молитвы и соблюдая ритуалы, оскорбительные в глазах Господа, ибо все это ничуть не затрагивает сердца.

Воистину испорчено и безнадежно нечисто сердце человеческое: оно готово соблюдать любую религиозную церемонию, лишь бы она не допускала, чтобы Господь завладел этим сердцем. Недаром пророки с такой силой обличали пустые, псевдорелигиозные ритуалы, традиции людей, не имеющие никакого отношения ни к воле Господа, ни к Его Духу.

12 Когда вы приходите являться пред лице Мое, кто требует от вас, чтобы топтали дворы Мои?
13 Не носите больше даров тщетных; курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие – и празднование!
14 Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя; они бремя для Меня; Мне тяжело нести их.
15 И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови.
16 Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло;
17 научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову.
18 Тогда придите, и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю... (Исаия 1:12–18)

Должен заметить, что образом жизни и моральными устоями неверующие евреи, на самом деле, не особенно отличались от людей, вроде бы религиозных – разница проявлялась только в соблюдаемых ими обычаях. Набожные носили тфилин (или филактерии – маленькие кожаные коробочки, в которых хранятся отрывки из священных книг; следуя традиции, еврейские мужчины ежедневно надевают такие коробочки на лоб и на плечо во время утренней молитвы), по субботам они ходили в синагогу. Люди же неверующие, по субботам, толпой отправлялись отдохнуть на природе в Верхнюю Галилею, либо на Кинерет (Галилейское море, оно же Генисаретское озеро).

Постепенно я пришел к убеждению, что настоящее служение Господу заключается далеко не в одних религиозных ритуалах. Я спрашивал себя: «Неужели Богу и вправду угодно, чтобы евреи трижды в день обращались к Нему с бессмысленной болтовней, зачастую на непонятном им самим языке? Неужели Он не предпочел бы, чтобы Его возлюбленные дети приходили к Нему с простыми, идущими от сердца словами, каждый со своими собственными, сказанными в присущей ему манере, вместо того, чтобы повторять слова какого-то незнакомого им поэта, написавшего свои стихи пятьсот или более лет назад на древнем, почти забытом языке?» Как мне хотелось высказать эти мысли вслух! Но кто бы стал слушать глупого мальчишку?

По окончании службы мы возвращались домой. Отец, человек очень эмоциональный, но по природе скрытный, шел медленно, заложив руки за спину, он редко высказывал свои мысли, предпочитая наблюдать и размышлять об увиденном.